Из дальних лет 

Легенды и предания старой Москвы

От составителя

Легенды и предания, рожденные в недрах русской народной жизни, давно уже считаются отдельным литературным жанром. В связи с этим чаще всего называют известных этнографов и фольклористов А. Н. Афанасьева и В. И Даля. Пионером же собирательства старинных изустных рассказов о тайнах, кладах, чудесах и тому подобном можно считать М. Н. Макарова. Его имя, к сожалению, современному читателю ни о чем не говорит.

Михаил Николаевич Макаров (1789-1847) происходил из старинной дворянской семьи, владел поместьями в Рязанском уезде. Воспитанник Московского университета, он некоторое время служил переводчиком в Коллегии иностранных дел. В молодости Макаров писал комедии, занимался издательской деятельностью. Эти опыты, однако, успеха ему не принесли. Истинное свое призвание он нашел в конце 1820-х годов, когда, состоя чиновником для особых поручений при рязанском губернаторе, стал записывать народные легенды и предания. В многочисленных его служебных поездках и странствиях по центральным губерниям России сложились «Русские предания», выпущенные Макаровым в трех книгах (М., 1838-1840), которые с тех пор не переиздавались и стали библиографической редкостью.

Предлагаю вниманию читателей «Московского журнала» небольшой свод извлечений из макаровского триптиха, касающихся Москвы.

Алексеевский дворец

Немногие помнят Алексеевский дворец на Троицкой дороге под Москвою. Теперь он принадлежит уже почти к преданиям; нынче от него нет ни кирпичика, ни бревнышка, ни черепочка от жилого дела, как говорят наши добрые старики. Это было низенькое продолговатое сосновое строение, в котором расположилось только семь небольших покоев с тремя красными выходами при крыльцах. В каждой горнице стояли изразцовые расписные голландские печи, сработанные на изразцовых же круглых ножках, с подпечьями, запечьями и конурками для кошек.Наэтих изразцах изображались девизы, как, например: купидон обуздывает льва и проч. Вот надпись над подсолнечником: кое место солнце, там и я за ним; а вот еще подпись под совою: вижу и во тьме тьмущей и проч. В иных комнатах на других печах представлены были в ярко-желтых шапочках голландские рыбаки на ловле сельдей. В комнате царевны Софьи Алексеевны под киотом висел на стене шкафчик со стеклами; тут лежали гребень, полотенце, греческое мыло, сурмилы, румяны и всякие разные девические снадобья.

Карамзин много рассказывал об этом дворце, спорном месте о рождении Петра Великого с местом дворца Коломенского. Еще пятьдесят лет назад наши московские старики показывали здесь тропупрогулок царских, замечали вам окошко, под которым всегда сиживал добрый царь Алексей Михайлович; он любил посматривать на путь-дорожку Троицкую. Впрочем, Алексеевское, хотя и царское семейное селение, хотя и самое ближайшее к Москве, но оно так же, как и Софьино, как и другие села, немного сохраняет в своих преданиях любопытных семейных картин из жизни Романовых.

Пристанище бедных

В Москве это пристанище бедных было там, где теперь Знаменский монастырь.

Весьма милосерден был государь-царь Федор Алексеевич: он первый обратил свое особое внимание на нищих, болящих, лежащих по улицам московским! Сюда эти нищие свозились со всех сторон, и не было той улицы, на которой бы не было десятков нищих; а в рядах, на рынках и даже при церквах от них не было проходу. Были нищие, которые просили по привычке из ремесла: они подаянием богатились!

Сказывают, что богатейшие тогдашние ростовщики все прежде были нищими: они вначале собирали себе с миру по нитке да шили себе рубашки; но после тот же мир не расплачивался с ними и кафтанами.

Эти же нищие держали у себя размен мелкой монеты и получали, почти всегда на промене вдвое и втрое больше денег против собранного ими за сутки! Вот где завелось первое гнездо наших разменных лавок и лавочек и, наконец, курс потребованиям монеты.

Боярину Ивану Милославскому был поручен главный надзор за Знаменскою богадельнею, к нему же присоединилось множество других добрых людей, и начали они голодного кормить, больного лечить, нагих одевать. Зарадовалось сердце царево!

Этому прошло уже слишком полтораста лет. Вот как давно у нас было учрежденочеловеколюбивое Общество на самом деле!

Козье болото в Москве

И на месте Москвы была дичь глубокая: много было сказок о горах, рощах и лесах ее; долгие тянулись присказки о топях и лугах в тех лесах нетронутых. Недавно еще певалась песенка: Как начиналася матушка каменна Москва.

Приволье тут было птице небесной, не стерегся тут зверь стрелка вороватого. И прошло все: не живет маслина сплошь в году! Показались высокие рога кремлевские. И двинулись князья Московские на поезды удалые! Недалек им был выезд разгулять себя: то в рощах подкудринских, то на трясинных топях козихских, то по вражкам тверских слобожан, то по отлогому бережку речки Неглинной; тут всего было вдоволь; и не бежал еще зверь в Сибирь дальнюю...

Дикие козы и лоси водились по всему Царству Русскому: и много же было коз на болотах Козьих низменных. Никто их тут не распугивал, как начиналася матушка каменна Москва

А при царях и патриархах тут же был и ручной козий двор: с него собиралась шерсть ко двору царскому; той же шерстью владел и патриарх Московский. Это был у царей и патриархов - быт хозяйственный Большие слободы были приписаны ко двору козьему. Как на праздник хаживали красные девки на дело пуховое; весело им было щипать пух под песенки.

Но в топях козьих много тогда легло народа неосторожного. - Всегда была топка Козиха.

Могила забытого святителя

В Москве нынешняя церковь святителя Ермолая была молельною часовней Патриарха Ермогена. Уединенно стоя в чаще ракитника, окруженная топями козьими, она издревле принадлежала ко двору патриархов. По горке к Благовещенью почти от самого пруда красиво сидела березовая роща, хорошо в ней свистывали соловьи, хорошо пели и другие пташки. В березняке много родилось грибов - весело им было родиться на чистоте, на припоре красного солнышка. И все это было для народа Божьего: для чернецов, для отшельников!..

Велик из них был Патриарх Ермоген. Живой на воле Господней он здесь молился за нас, страдал и умер за нас, за Церковь Божию; но не тут, не в своей молельной, - чужие пташки теперь щебечут над его могилой, чужая пчелка сосет там мед с лазоревых цветочков - они одни памятник мужу правды!

Но тут же в молельной спит крепко другой святитель... Ему нет теперь имени на земле у нас, у живых, - камень, его покрывший, затиснут в помосте церковном при самом входе во храм Божий, народ его топчет. Никому незнамо, кто был этот святитель; но вот крест, вот святительская митра... Они еще не сглажены богатырскою рукою времени - тут она была бессильна!

Помни это, прохожий на землях света: может быть, этот в живых бывший и теперь лежащий у ног твоих сам обрек себя в жертву нам, другим, смирения недоступного - но кто он?..

Село князя Владимира Донского

Стойте! Вот церковь Рождества в Кудрине. Справьтесь по Синодику, кажется, еще существующему в бывшем Новинском монастыре, и вы подтвердите это предание, если я теперь расскажу вам, что это Кудрино было вотчиной князя Владимира Андреевича Донского, брата-сподвижника Димитрию Донскому. Дом князя Владимира услужил отечеству почти вравне со своим братом-воином. Нельзя решить: мог ли бы Димитрий без Владимира так счастливо стереть татар с лица земли Русской?

Мог ли бы и Владимир без отчаянной решимости Донского победить их на поле Куликове? -

Какое славное село Кудрино!

Арбатские ворота

Не шутите и местом Арбатских ворот, ведь и это место - добрый памятник в наших древних ерлыках о прежней славе матушки Москвы.

Арбы, телеги первые начали делаться у нас в Москве на Арбате, и вот от чего московская Арбатская слобода получила свое прозвище; а не от Арабата, как, может быть, думают некоторые! - Да это все ничего, а вот где его славные исторические отметки:

Крестовоздвиженский монастырь (ныне приходская церковь) в 1440 году построен Владимиром Ховриным, воином-царедворцем Великого князя Василия Темного. Этот Ховрин был душою предан святому митрополиту Ионе и сердечно любил своего князя; он умирал за него, как только мог, по-русски. Но междоусобия князей сломили Василия: Шемяка подло ослепил его, и Владимир Ховрин сложил с себя все светское: он живой залег в гроб дубовый - постригся в монахи.

Но вдруг Мегмет, царь Казанский, явился перед Коломною, сжег ее и, растворив эти ворота широкие от юга к Москве, осадил Москву; отсюда почти до самых стен кремлевских Москва наводнилась казанцами. Князь Василий Темный крепко дрогнул от этой нежданной осады и спрятался! Тут восстал из гроба Владимир; он вооружил хоругвями и крестами свою монастырскую братию, благословил ее со словом: на дело и присоединился с нею к начальнику московских войск князю Юрию Патрикиевичу Литовскому. Все они пели: днесь благодать Господня с нами!

Казанцы, занятые грабежом и насилием, в свою очередь дрогнули от неслыханной смелости черноризцев и побежали. Ховрин с монахами, на выбор, с молодцами полетел вдогонку за врагом, отбил у него заполоненных жен, дочерей и детей бояр и граждан московских и, не вводя их в город, всех окропил святою водою на самом месте ворот Арбатских. Кости Ховрина покоятся в московском Крестовоздвиженском монастыре; а монумент его должен быть здесь, у ворот!

Вот другой светлый случай, сбывшийся тут же, в воротах к Арбату. Это было в междуцарствие: войска польские распорядились на приступ к Москве и назначили к Арбатским воротам Мальтийского кавалера Новодворского. Отважный поляк с топорами принялся за вырубку палисада; работа пошла быстро; но с нашей стороны, от Кремля, защищал Арбатские ворота храбрый окольничий Никита Васильевич Годунов. Он так же, как и Ховрин, крестом и молитвою ободрял московитян и только ими уничтожал все замыслы Новодворского. Раздосадованный враг начал действовать отчаянно; он употребил свое воинское уменье, наконец, сделал пролом в предвратном городке, достиг было и самых ворот Арбатских; но здесь, прикрепляя к воротам петарду, был тяжело ранен из мушкета, упал. Наши видели, как его положили в носилки, как его богатая золотистая одежда окатилась вся кровью, как его шишак, украшенный перьями, снопом спал с головы и, открыв лицо его, показал молодца лепого: большие черные очи его потускли! Вслед за сим Годунов и русские воины бросились из ворот в неприятельские ряды с белым ружьем, а из-за стен наши же, руководимые французскими инженерами, спереди и с боков в перекрест не переставали действовать пальбою из мушкетов. Поляки держались на этом пункте до света; но, не получая помощи из своего резерва, гикнули по-свойски и поскакали в утек. На колокольне церкви Бориса и Глеба ударил колокол - и Годунов сам пел: Тебе Бога хвалим!

Рязанские думные дворяне Прокофий Петрович Ляпунов и Григорий Никитич Ржевский особенно уважали церковь Борисоглебскую: они, отправляясь на всякое дело, служили в ней молебны. Неизвестно, был ли который из них вместе с Годуновым против храбреца Новодворского?

Московские жители! Каковы Арбатские ворота, проходя и проезжая их, молитесь образу св. угодников Бориса и Глеба!..

Московская приездня

Ждали на Москву гостей новгородских, ждали смолян, немцев, людей из свейского народа; и не бывало им, тем гостям нашим, в Москве мест и такого договора: как им стать и где им жить у святых церквей православных. Без осуды святительской, без приговора князя Великого не ступали нежданные по землям города Русского!..

И была на то для гостя заезжего слобода приездная; и в той приездне отбирали у гостя слово по-крестному целованию и спрашивали: как-де ты по быту чаешь пожить у светлого лика князя православного?

Великое дело было доступ к большому лицу князя Московского: свои князья и бояре его охраняли! На город к нему шли князья из Серпухова, из Звенигорода, берегли его князья из Можайска, суздальцы и юрьевцы... Так было верно или нет; но то было записано по речам старины дивной. Да! Старина - что диво!

Послевся слобода приездная со всеми ее приселками поступила во власть и дань царевичей грузинских, усердных слуг государей московских. И вот приездня преобразовалась в приестню, а там и в Пресню!

Рассказ замечательный, почти вероподобный, но кто поручится за его правду сущую? Впрочем, и при других городах есть еще слободы въездные и выездные. Это осколок с родового обычая подсолнечного!

Подкремлевский дворец Ивана Грозного

И добр и грозен был царь-государь Иван Васильевич Грозный; любил он своих и бегал он от своих как от чумы, как от лихой болести! В доброе время во всех он видел людей добрых, а в злой час и не попадайся; хорошо если только отваляет дубинкой, а то как вздернет выше леса стоячего, то и болтайся на любки птицам небесным! Ну не дай бог эдакого царя кому-нибудь! Чего себе не хочешь, того и ближнему не пожелай.

В Москве он любил жить под святынею в Кремле; а там как пошли на его царском жилье сплетни да подзоры, кинул он, царь, Кремль и повел свою жизнь в хижинке на топком месте в ракитнике на Неглинной. Тут он сам назвал себя пустынником. Долгое время никому он не казался и никто его не видел, совсем он затворился, посыпал голову пеплом; да денно и нощно читал пред иконою Господнею молитву.

Монастырь Воздвижения близок был от царя-затворника; а он, царь, туда не ходил - там жили люди, и этого для него было довольно: людей он поклялся не любить!

Но от болот тянулась ножка, сапожок - так в старину звались все сухие места, удобные для житья между топями или болотами, - и вот тут царь в виду часовни свт. Николая Чудотворца построил себе хоромы.

На месте хором этих теперь Горное правление - церковь св. Николая недавно уничтожена.

Обеды царя Феодора Ивановича

Были они в трапезе Чудова монастыря раз и два на неделе. Туда приходил царь с гостями; их бывало немного. Народ видал тут князя Василия Скопина-Шуйского, сильных бояр Годуновых, окольничих Ивана Сабурова и князя Дмитрия Елецкого. Жен на эту трапезу не приглашали. И трапеза царская была постна и почти безмолвна. Обед начинался тотчас после литургии с молитвою; вставали из-за столов ровно в полдень и с молитвою ж. Царю Феодору очень нравились такие обеды в палате благословенной!

Не знаю, кто теперь укажет нам эту благословенную палату. Тут Борис Годунов молчал вместе с другими; но сам с собою говорил очень громко и - заготовлял для себя обеды в Тайнинском. Любопытна эта Чудовская трапеза - она последний пир потомству Рюрика!

Возок царя Василия Иоанновича Шуйского

В рукописном житии св. праведного Иринарха Ростовскаго чудотворца между прочим упомянуто: «И повел он, Царь, дать возок свой (св. Иринарху) и конюха и проводити его до монастыря Борисоглебского. И старец ядый хлеба у данного болярина: и всего пребысть на Москве часов двадцать, поехал с Москвы и прибыв в монастырь ко св. страстотерпцам и вниде в келию свою. И пребывая во святом труде, отпусти конюха и возок к Москве».

Жили старики ростовские и толковали, что возок Шуйского был немецкий, весь покрытый кровлею, побоку со стеклами и с дверью и что крашен он был, тот возок, узорочно и с позолотою; но что в возке царском, как важивалось, езда была только по зиме, а на летнее время под тот под возок колес ставить не приходилось.

Известно, что первая колесница, присланная в подарок супруге Карла VII, короля французского, была сделана для нее по указу Владислава, короля венгерского и богемского, следовательно, это было изобретение весьма к нам близкое: а потому нет в том и мудрости, что наши цари, а может быть, и великие князья езжали (когда им было нужно) в возках и колесницах гораздо прежде еще королей французских!

Димитрий самозванец, если верить народным преданиям, также имел в своих народных выездах возки и колесницы: при его дворе замечалось много мастеровых иностранцев.

В последствии времени русский народ смеялся над возками и в насмешку называл их погаными курятниками.

Курьи ножки

Устроилась при московских царях поварня, и много было поваровпри той при поварне; и отвели тем поварам место на слободу, а назвали ту слободу поварскою. Много было у той поварской хозяйского приюта! Юн был царь Михаил Федорович, а знал он царский порядок. Не живали до него с его порядком князья и цари московские! В особую статью поставил он поваров, хлебню; особый же приют дал он слугам столовым, скатертникам, молочникам, коровникам, птичникам; и завел он тут большой куриный двор. А стоял тот двор у часовни Никольской, огорожен он был тыном узорочно, и важивались в нем куры голландки; и не редкость там были петухи гилянские. Не говорят, однако же, наши старики о курах индейских: знать, что их вели в другом месте.

Напорядке тоже было ссор и всяких дрязг у пристольного народа: и просили они царя о рассуде не одиножды. Иной говорил: у меня-де огорода нет; тот хлопотал о дровах; кто о шубе; кто о рубашке! Просто еще наше было государство: всякая мелочь шла прямо к царю! И вот царь сам изволил слушать и судить эту всякую мелочь. Обычай? Он и теперь еще ведется у старинных людейрусских. Помогай Бог хозяину - все до него идет!

И вот - правда или нет, за что куплено, за то и продажа - жаловались повара царю, что мал-де наш погост на кладбище, что у всех-де других буйвища широкие и есть где о родителях и повыть, и поплакать. Призадумался на ту просьбу царь-государь и скорой речи поварам не дал.

Скоро пришли повара и в другой раз на двор царский, и говорили старики царю: «Государь! Ты наш царь-отец милосердный. Смилуйся! А чем-де лучше нас кречетники да конюшие; но ведь богаты они раздольем в буйвище! У нас только, грешных, теснота родителям!»

И отвечал им государь: «Знаю; да где ж я отведу вам буйвище, того и сам не ведаю»- Ласково это было слово царское, смело повара опять поклонились царю до земли иуказали на Николину часовню при дворе курином. Не малую-де ножку та часовня занимает; а ножка-де та лежит в пусте; ни у конюших, ни у кречетников она не в уборе. - Дело! - вымолвил государь, - в пусте земля ничья; живет она людскими руками. И пожаловал тут он поварам грамоту на Николино кладбище и, с тем же вместе, при курином дворе, две от того двора ножки. И вот с той поры прослыло то урочище на курьих ножках.

Точно ли, все это при царе Михаиле Федоровиче было? А народная догадка близка к делу: у нас был земляной размер ножками (полосками), особенно в поростях лесных. Тут и теперь вы еще услышите: Борисову ножку, Марьину ножку (долю) и проч.

Сухарева башня

Сухарева башня в Москве - это прежде всего казарма полка Сухарева, потом она принадлежала Адмиралстейству. Брюс, Макаров и другие математики Петровы решали тут математические исчисления на пользу Отечества. Народ думал, что они колдовали, и что их волшебные бумаги еще существуют закладенными в одной из стен Сухаревой башни. Писец Петров Козьма Макаров в оставленных после него записках уверяет, что Брюс, решая какую-то задачу, лишился вдруг одного из своих товарищей; что этот товарищ бесследно исчез. С той поры в Сухаревой башне математики уже не работали.

Келья царевны Софьи и могила трагика Сумарокова

Вот слобода вотчины замосковсного богатого монастыря ее - ныне улица Пречистенка. Девичий монастырь непамятно давно блестит своими золотыми маковками. Многое видел и пережил монастырь этот. Жены и матери царей и князей спасали в нем свои души, и в нем же смиряла себя необыкновенная, гордая царевна Софья, сестра Петрова. Лет за тридцать  назад тут были еще монахини, которые могли указать на ее келью. Игуменья Елпидифория, принадлещая к фамилии Кропотовых, сохраняла еще портрет Софьи. Император Павел I навещал эту игуменью и жаловал ее наградами. Она была последним отрывком памяти о жизни в монастыре Софьи.

Тут же в стенах монастырских спит и трагик Сумароков, описатель стрелецких бунтов...

Поле от слободы до монастыря не так было широко, как нынче, в его поймах стояли не фабрики, не сады господские, но огороды монастырские и рощи. Гул колоколов с церквей монастырских сладко пел по этим рощам. Но сладок ли он был для Софьи, для всех ей подобных женщин, мысливших и заживо погребенных в ограде монастырской.

На Остоженке возле церкви Успения, почти на буйвище (кладбище. - Ред.) жил Козьма Макаров, старший письмоводитель канцелярии Петровой. Светлый домик Макарова смотрел прямо на монастырь девический, и говорили, что сам хозяин должен был смотреть только на поле к монастырю. Петр бывал нередко в этом домике, он грустил здесь о Софье.

Макаров лег возле церкви Успения, над ним долго стоял его родовой образ св. Харлампия. Эта икона и теперь еще тут, в храме, а домика, где горевал Петр о Софье, а кельи Софьиной не найдет никто!

Марфин кубок

Это не предание - Марфин кубок жив еще, он цел, он здравствует, он вам расскажет своим языком сам о себе; но рассказ о нем людей сторонних не записан ни в одной из наших летописей: этот рассказ, почти незнаком никакому русскому историку, и потому-то слово о Марфином кубке должно непременно стать в ряду наших преданий и считаться по одному их ранжирному списку.

Кубок со своим доказательством о принадлежности своей Новгородской посаднице Марфе Борецкой находится теперь в Москве в доме известного нашего агронома и типографа И. А. Решетникова. - Кубок этот в виде дельфина весьма фигурно выделан из пребольшой морской раковины, а раковина эта держится на фигурном серебряном подножнике, работа которого неоспоримо принадлежит к древнему мастерству. На лицевой стороне раковины вот какая надпись: Въ подарехъ посаднице Марфе от Польскаго Короля Каземира. Карамзин знал о Марфином кубке и называл его любопытным

Многие из русских старожилов зовут подобные же кубки майстерскими, т. е. магистерскими; но не мастерскими, как иной подумает. Мудрено ли было иметь Казимиру или Марфе майстерский кубок?

Полковой двор лейб-гвардии Преображенского полка в Арбатской части

Кто знает Гранатный переулок; он у нас в Москве теперь в Арбатской части, а прежде был в осьмой, потому что Москва разделялась на части не по данным названиям, а по номерам. В этом Гранатном переулке до 1793 года существовал Полковой двор лейб-гвардии Преображенского полка; на нем был отмечен тогдашний полицейский номер 334. У ворот этого двора стояла будка, а в будке - часовой, инвалид-гвардеец, полусолдат. Бывало, он сиживал тут беззаботно, иногда скорняжничал, а иногда починивал какую-нибудь обувь. Тут шла его последняя служба до смены на вечный караул - в небе.

Приходская церковь Преображенского полкового двора была церковь Вознесения Господня, что на Большой Никитской улице, именно та, что называется старое Вознесение.

Чудной был этот Преображенской полковой двор: его тут установил Петр Великий, и установил, как водилось за ним, не даром, не без цели: царю-государю захотелось, чтобы его любимая потеха была поближе к дому матушки, поближе ко дворам всех любезных. Да! Тут жили все Петровы: начиная от Нарышкиных до Скавронских, от математика Брюса до воина-вельможи Бутурлина, от сенатора Писарева до царедворца Толстого; но всех их имена исчислять не нужно. Старинный список домов их, может быть, еще не истлел в городском архиве.

Из Преображенского села ко двору матери сюда, в свой полковой двор, Петр приводил только своих воинов готовых, вышколенных Лефортом или Гордоном. Государь даровал этими воинами и друзей, и старых вельмож русских, за новое солдатское учение не совсем хорошо глядевших на юного Петра.

Время перемешало все места Арбатской части, особенно 1812 год сгладил многое до последней точки. Но можно, кажется,еще указать на старый Преображенской двор. Поищем его около церкви старого Вознесения, найдем и, сотворив крестное знамение, скажем: вот где было самое первое начало славной нашей гвардии.

Нечистые и проклятые места

И тебе, и чадам твоим, и домочадцам, и всему дому твоему с полатью и подполатью чтобы в тартарары провалиться, и не будь там тебе, чадам твоим, домочадцам, и всему дому твоему ни дна, ни покрыши...

Так или почти так всегда проклинали места ненавистные, чем-либо несчастные; и кляли их часто по найму, по заказу, по подкупу: и на тех местах уже от века веков никакого талану не было.

Подобных мест в России еще очень много, и есть они даже в Москве и под Москвою. Смотрите: вот проклятое место под Кунцево, о нем написал кто-то целый роман; вот дом и в самой Москве: он выстроен прелестно; но полвека прошло, а никто в нем не жил! Вот и другой дом, также вечно недостроенный; а вот и место такое, которое едва могли огородить только; но Боже избави его застроить! Тут везде беды: повсюду тут смерть верная! Там, в доме видели, как выплясывали синие люди, как туда скатывали в полночь тысячи гробов дубовых! Здесь, не единожды кто-то играл камнями, как мячами, и от игры этой все состроенное опять разбирали. От синих людей заплясала однажды Сухарева башня!

Я не укажу на те улицы, где залегли места нечистые; но эти улицы, на которых лежат они, все большие, все известные!

Московский денежный двор

Припомните-ка старый денежный двор; он был за Москвою-рекою при церкви Космы и Дамиана, что в Толмачевском переулке. Теперь нет его и в помине.

А вспомнив, многие бы еще могли проверять на нем архитектуру аббатств радклифских. Странное дело: был этот Денежный двор - замок, да и только!

Вот почему находились люди, которые говаривали про него, что, будто бы он, весь этот Замоскворецкий замок, в ночное время наполнялся то тенями умерших, то домовыми, то невесть чем, и что все это невесть что от нечего делать постукивало да поколачивало тут свою загробную монету. И стук этот, бывало, случался таким громким, что раздавался по всему Замоскворечью. Самые почтенные купцы не дадут солгать - все это тогда слыхивали другие люди, неохотно верившие в тени усопших монетчиков, они другое думали: они полагали, что в этом доме жила шайка воров и разбойников и что эта шайка не давала ни прохода пешему, ни проезда конному. Грабеж этот касался будто бы не только вещей: платков и шапок, или тому подобного, но он же упирал и на детей, и на женщин: те и другие, явившись не впору, перед денежным домом пропадали; и - мало ли что, бывало, рассказывали об этом пустом жилье. В то время мы еще худо знали Анну Радклиф. У нас еще не было своих романистов, а то какой бы роман они написали.

Дом Суворова

Чей теперь дом Суворова, фельдмаршала многих царств, отца-командира над войском целой половины Европы? Кто теперь им владеет? А этот дом жив еще! Посмотрите, вот он стоит на старинной Царицыной улице; Вы не знаете ее, это опять-таки Большая Никитская, та же самая, о которой русские предания говорили вам не однажды.

Вы идете от Кремля, прошли церковь Вознесения: заметьте же по правой руке второй или третий дом от церкви, довольно большой, каменный, изменившийся в своей родовой архитектуре; впрочем, останки ее истерлись, но не доносились. Это старик в новомодном фраке.

Незадолго до 1812 года дом Суворова был куплен каким-то медиком; в настоящую минуту (даем сами ответ на свой вопрос) мы читаем в его надписи на воротах: дом купца Вейера!

Важен и этот дом: тут рос герой Рымникский, с ним же здесь созревала и мысль его уметь взвиться, вскрутиться вихрем и полететь в матушку Европу с победами.

Вся кровная родня князя Италийского похоронилась при церкви Феодора Студийского - эта церковь в нескольких шагах от суворовского родового дома; она была прежде монастырем, устроенным в память Смоленской Богоматери. В этой церкви наш полководец приучал себя читать Апостол и при верном своем выезде из Москвы никогда не оставлял своих родителей без особых поминовений. Он тут и в церкви Вознесения Господня служивал то молебны, то панихиды. Старики еще долго помнили, как Александр Васильевич, сделав три земных поклона перед каждою местною иконою, ставил свечку; как он служивал молебны, стоя на коленах; как он благоговейно подходил под благословение священника и как он, батюшка, при низших людях, богомольцах, всегда хотел быть самым нижайшим молельщиком и проч. Все это было очень недавно, а уже не многим известно!

Кузнецкий мост в Москве

Всегда красива была гора Кузнецкая; древний народ московский звал ее Неглинным верхом; с нее сматривал на Кремль златоглавый, в последний раз прощаясь с Москвою, ходок или гонец, отправлявшийся в пути дальние, в дорогу лесную к Костроме, к Вологде... Долго жило предание в рассказах стариковских, как тут же после стоял длинный ряд кузниц, домишки кузнецов, их задворицы, их огороды с капустою, с репою, с горохом... Все это был ландшафт бедный, грязный, черный! И лучше была Кузнецкая гора, когда ее кликали Неглинным верхом: тогда она была дика, пустынна, земля не растленная! А при кузнецах вся краса этой горы осталась только в монастырях Рождественском, Девичьем и в Варсонофьевском, памятном многими минувшими делами, и в том числе срочным погребением страдальцев Годуновых; их тут погребли и опять из могилы вытащили! Так придумали; есть ли граница думе человеческой? В противоположность этим монастырям у церкви Флора и Лавра к Кузнечному приходу (его нет уже) грозно высился со своими башнями двор пушечный. Цари езжали смотреть на этом пушечном дворе, как лились их пушки; они дивились своим пушкам, а пушки их были и уродливы, и плохи! Таков был Кузнецкий мост в глубокой древности; таков он оставался в старину при царях!

Вдруг на Кузнецком мосту нежданно-негаданно поселился славный русский боярин граф Ларион Иванович Воронцов. - Кузнецы замолкли, вся Кузнецкая перешла во власть боярскую!.. Боярин тут выстроил шесть домов. Московская полиция, не ожидавшая таких хороших и нежданных построек, ставилана воротах домов его: N 403, 414, 415, 416, 480, 481, низко кланяясь за то, что он так славно украшает Москву белокаменную. Вдруг выстроить шесть домов боярских - шутка ли для такой столицы, какою была Москва лет за семьдесят назад!

Граф Ларион Иванович волшебно рассыпал вокруг домов своих сады английские и французские, а в самих домах его открылся приют всякому и развернулось дотоле неслыханное - не старинное, а новое дивное хлебосольство.

- К кому ты нынче? - бывало, спросишь любого московского дворянина. К его сиятельству графу Лариону Ивановичу - там у него и ломбер, и шнип-шнап-шнур, и накормят, и напоят досыта; там у него и всякая новость: чего душа хочет! И бросилось за графом Ларионом Ивановичем на Кузнецкий мост почти пол-Москвы бояр и начали они, бояре, строить вместо деревянного моста каменный.

Вот такие дома боярские тотчас приютились к домам графа Лариона Ивановича - считайте: дом Бибиковых, дом Боборыкиных, князей Барятинских, графа Бутурлина, Волынского, пять домов князей Гагариных, семь домов князей Голицыных, четыре дома князей Долгоруких. Да и мало ли какие бояре захотели тогда жить поближе к боярину в боярах, к графу Лариону Ивановичу! Этот барин - не как другие, плетней не плел, старух не слушал, все видел сам, все изведывал сам, а не через дворецких. Такова шла про него слава. Весело тогда было, все очень хорошо сбывалось; да вдруг к тем же боярам переселились и две немецкие лавочки со своим добром, с побрякушками; взмахнули руками купцы русские, а делать было нечего. К немцам тотчас примкнул ряд жидов, их впоследствии выслали; но модное гнездо уже было свито: наши боярыни-переселенки тут осветили и заложили ряд нынешних французских лавок!

Со временем дом графа Воронцова достался богатой помещице Бекетовой. Тихо жила старушка, но на половине ее пасынка Платона Петровича Бекетова, мужа, известного любовью к наукам, родилась сладкая беседа с Карамзиным, с Дмитриевым: все литераторы, все артисты нашли приют у Бекетова. В одном из флигелей своего дома он завел типографию, лучшую в то время по всей Москве; в другом флигеле между чепцами и шляпками открылась его книжная лавка - еще сборный пункт писцов и писателей того времени.

Нынче в доме графа Лариона Ивановича Медико-хирургическая академия; в типографии Бекетова страшно стоят, оскалив зубы, скелеты - это место Академической анатомии. Пруды и фонтаны Воронцова иссякли. На других местах боярских везде Marchands des modes!

Так начался модный Кузнецкий мост. - Как тут легка была рука боярская!

Составил И. Н. Кузнецов