Московский журнал |
| N 3 - 2007 г. |
Почта
Письмо-рассказ о старом вокзале
Железнодорожный вокзал манил и притягивал мальчика всегда. Придя из школы и бросив портфель, он мчался прямиком туда, перепрыгивая через рельсы и пролезая под составами. Вокзал стоял на левом берегу Двины и был, без сомнения, самым интересным местом Архангельска. Взбежав на высокое и просторное, как праздничная трибуна, деревянное крыльцо, мальчик врывался в вестибюль, где гомонили и толкались встречающие, прибывшие, отправляющиеся в путь и просто праздно шатающиеся. Оттуда - в зал, напрямую к киоску «Союзпечати». На сэкономленный в школе рубль набирал газет и журналов: русских, китайских, немецких, польских, итальянских - всех, какие тогда продавались. Дома раскладывал по пачкам, просмотрев «от» и «до», выслушивая родительские упреки за то, что тратит деньги на «макулатуру».
После киоска мальчик разыскивал мать, работавшую, как и отец, на станции. Мать вела его в дорожный ресторан:
- Девочки, покормите моего шалопая!
Ресторан поражал воображение крупноформатными копиями картин Айвазовского «Девятый вал» и Шишкина «Утро в сосновом бору», кадками с пальмами, отделанным под дерево и украшенным лепниной интерьером, столовыми приборами - мельхиор, фарфор...
После обеда - «обзорная экскурсия» по вокзалу: нужно ведь заглянуть во все незакрытые двери - от кабинета начальника станции до парикмахерской - и со всеми поздороваться. Затем «экскурсант» протискивался к стойке буфета, где почему-то всегда была очередь, в отличие от полупустого ресторана. Раскрасневшийся от мороза люд отогревался здесь горячим чаем или кофе вприкуску с дешевыми бутербродами (хлеб да сало) или незамысловатыми коржиками. Мальчик, затаив дыхание, слушал разговоры «вербованных», направлявшихся на «севера» - в леспромхозы, на стройки. Они ехали со всех концов нашей необъятной страны - молдаване, украинцы, литовцы, грузины, узбеки... Вперемежку звучала разноязыкая пестрая речь.
Дальше - побродить по привокзальной площади, где стояли такси «Победы», в основном почему-то шоколадного цвета с белыми шашечками. Рядом - конные дрожки или розвальни.
Изредка появлялись на заснеженном берегу Двины запряженные в нарты олени, которыми управлял живописный ненец в малице с длинным шестом в руках. Тот, кому хоть однажды посчастливилось прокатиться на оленях через Двину с ветерком, под гортанные выкрики «вожатого», получал незабываемые впечатления на всю жизнь!
Как почти все школяры тогда, мальчик коллекционировал спичечные этикетки. У московского и ленинградского поездов начинался торг:
- Дяденька, покажи коробок!
- Дяденька, давайте поменяемся коробками!
От поезда, если была отцовская смена, мальчик шел в пункт дорожной милиции, где отец работал. Там можно завалиться на большой диван с валиками из кожзаменителя и «покемарить» под разговоры служивых или песни пьяных камерников, а то просто пригреться у круглой печки, обшитой кровельным железом.
Отца боялась и уважала вся левобережная шпана. Он имел звание старшины - тогда это звание присваивалось Указом Президиума Верховного Совета СССР. Газета с указом бережно хранилась в семье. Отец был награжден орденом Красной звезды, медалями «За отвагу», «За Победу над Германией» и другими.
Первые заработанные деньги мальчик тоже получил на вокзале - несколько зим в компании со сверстниками возил на санках через Двину багаж пассажиров, получая по три рубля с места. Потом ввели в обращение «бляху» носильщика, и этот «народный промысел» прикрыли.
Из милиции мальчика забирала мать, у которой кончалась смена. По пути к дому он еще постоит у «зактовских» вагонов, посмотрит, как грузят туда «зеков», недоумевая, почему вагоны - «зактовские», а едут в них «зеки». Как-то раз нашел рожок от карабина, отдал старшему конвойной команды и до сих пор ждет конфеты в награду.
Случались и каникулы.
Сорокалетний мужик в новом овчинном полушубке прижал в углу, на входе со стороны реки, и, показав на какого-то человека, прошептал:
- У него полные карманы денег, едет в отпуск домой со Шпицбергена, следи за ним, а я попробую закорешить его друга. Будем с деньгами!
Паренек не появлялся на вокзале неделю. Забыл и то, что отец в милиции работает.
Иногда утром на перроне можно было встретить маршалов Малиновского или Рокоссовского, с небольшой свитой направлявшихся к переправе. Позже наезжали Устинов и Капитонов. Бывало, «штабные» вагоны стояли по соседству с «зактовским».
Летом 1957 года на вокзале встречали гостей Московского международного фестиваля молодежи и студентов, которых непонятно зачем занесло в Архангельск. Люди разных национальностей пестрой толпой, как цыганский табор, с шумом и гамом прошли с поезда к речному трамвайчику.
Видел мальчик и генсека Хрущева - сначала в районе переезда, а потом на станции. Весь путь от Исакогорки до левого берега заполнила тогда многотысячная толпа. На левом берегу люди прорвали кордон моряков и обступили Хрущева. Разговоры, рукопожатия... Второй кордон пытался толпу отжать, но Хрущев дружелюбно сказал: «Оставьте!» Степан Востриков, машинист дежурного маневрового паровоза «Овечка», стоявшего на соседнем пути, подошел к Хрущеву, и тот пожал ему руку, которую Востриков только что вытер ветошью.
В пионеры мальчика принимали у памятника Ленину на вокзальном перроне. И первое «свободное плавание» он начал отсюда: начальник станции подписал ему ходатайство о поступлении в техникум железнодорожного транспорта (город Ухта Коми АССР). А в армию его провожали уже с нового вокзала. Настоящий дворец! Но старый навсегда остался в сердце...