По России 

К многоцветным вершинам Алтая

Ожерелье Алтайских степей

Тяжелая, еле выносимая жара сгущалась в воздухе, когда мы подъезжали к Бийску. Грозу бы! Но тучи никак не могли собраться, расплываясь по небу туманной и влажной дымкой. От этого становилось вовсе тяжко. Позавчера - сорок три градуса, вчера - сорок пять... Вчера еще спасали открытые форточки нашего УАЗика. Пока едешь - ветерок обдувает; остановились - машина тут же накаляется на солнце, подобно жестянке. Сегодня и ветерок не помогает - он горячий и влажный, как в бане. Одна надежда - Бийск, гостиница, холодный душ...

Мы носимся по Алтаю три недели. Нас семеро: археолог с женой, два фотографа из Эрмитажа - отец и сын, дама-искусствовед французского роду-племени, водитель Юра из Кызыла и я. Дом наш на колесах - героический УАЗик-"буханка". Таких уже не производят, а жаль: вся Центральная Азия на них ездит - для здешних мест машина незаменимая. Носимся не просто так, а с научной целью. Называется это археологической разведкой памятников скифской эпохи в Саяно-Алтайском регионе. Мы начали свой путь в Минусинске, проехали через всю Хакасию, через Красноярский край и Кемеровскую область. Алтайский край - четвертый регион, лежащий на нашем пути. Пятым будет республика Алтай, а последним, шестым -Тува. Тувинские номера УАЗика неизменно удивляют всех инспекторов алтайского ГАИ.

- Вы что же, из самой Тувы едете?

- Из самой.



- Вот на этом?

И инспектор с недоверчивым изумлением тычет жезлом в серое тельце машины. В его глазах - многоточие.

Да, на этом. Уже три с лишним тысячи километров. Исколесили Степной Алтай, Рудный Алтай, забирались в предгорья и горы.

О природе и об археологии - потом, сначала - о самом неожиданном и удивительном: Алтай, каким он мне представился за эти три недели, - едва ли не самый устойчивый, процветающий и перспективный регион России. По крайней мере из тех, что я видел своими глазами. Здесь быстро пропадает ставшее уже привычным в столицах чувство катастрофичности бытия, ощущение хождения по тонкой пленке над бездной. Дышится легче и вперед глядится оптимистичнее.

Барнаул - город динамичный, шумный, растущий и юный, хотя моложе Петербурга моложе лишь на двадцать лет. Конечно, многолюдством, супермаркетами, транспортными потоками и уличными пробками нас, питерских (и парижских), не удивишь. Только Юра-кызыльчанин напрягается на каждом перекрестке (чувствуется, как его верный друг УАЗик тоже напрягается), бормоча:

- Расступись все, видишь - деревня едет!

Барнаул удивляет какой-то непривычно деловитой бодростью жизни - именно этим, а не суетой, не коловращением вокруг столичных пустот, не светским праздношатайством, не нагло лезущим в глаза неправедным богатством. Красующийся на главной улице города Алтайский государственный университет кипит энергией. Мы заходим туда по делам археологии - и попадаем в настоящий водоворот. Коллеги носятся по замысловатым траекториям в разных направлениях, едва успевая на бегу проконсультировать нас то по одному, то по другому вопросу. Почему такая спешка? Как же: завтра везти студентов на практику - курганы копать, а тут изволь успеть очередной сборник статей сдать на верстку, да еще научная конференция на носу - вторая за год... Ворох книг появляется перед нами, уже несколько ошалевшими. Монографии, научные сборники, каталоги с картинками и без - все это издано за последний год, и все об археологии Алтая. Вот, говорят, в стране на науку денег не хватает. Оно, может быть, и не хватает, однако же барнаульцы откуда-то достают. Питеру и Москве далеко до алтайской столицы в плане накала научной археологической жизни. А казалось бы - наука не прикладная, к нефти, газу и цветным металлам во всяком случае не прилагаемая.

Наслушавшись ученых монологов, выхожу на улицу. Жарко. Ночевки в смешных районных гостиницах, в палатке на бережку очередной сибирской речки отзываются томной сонливостью и рождают желание выпить кофе. Помню, лет пять-шесть назад во всей Сибири это была проблема роковая. Да что там Сибирь - по всей России, включая Москву, не найти было места, где варили бы крепкий черный кофе. Более того, купить сей продукт, молотый или в зернах, за Уралом не удавалось ни за какие тугрики... Задумавшись, едва не проскакиваю мимо вывески "Кофейня". Захожу. Прохлада, кондиционер, прекрасно оформленный зал на втором этаже старинного дома. Простой, чистый и очень современный дизайн - без единого прокола по части вкуса. Кофе мне варит ослепительная красавица. Обслуживает быстро и безукоризненно вежливо. Я сажусь за столик, пригубляю напиток. Он ничуть не хуже, чем в самых специальных кофейнях Питера. Цена, кстати говоря, тоже питерская...

Не надо идеализаций. Конечно, в Барнауле полно проблем. И если разговориться с местными жителями, так окажется, что от проблем этих хоть в петлю лезь. Однако ж, с другой стороны, город чист, население его растет, магазины и рынки полны товарами, стройки кипят, кафе по вечерам полны посетителями, и перед зданием университета такой прекрасный, гладкий и сочный газон, каких я не видывал и в Европе. Здесь не мусорят на улицах. И не ходят по газонам.

+ + +

В чем секрет позитивной динамики Барнаула? Его нельзя назвать промышленным гигантом, и подавно - столицей нефтедолларов. Конечно, свою роль играет культурная традиция. Город возник как центр металлургии, рудного дела. Здесь даже монету свою чеканили в XVIII веке из местного серебра и меди. Два имелось монетных двора на всю Россию: в Петербурге и в Барнауле. В барнаульском обществе тон задавали горные инженеры, а это - сливки технической интеллигенции тех времен. Здесь работал Иван Ползунов, создатель отечественной паровой машины. Она начала двигать пресс на барнаульском сереброплавильном заводе за двадцать лет до того, как аналогичную машину в Англии запустил Джеймс Уатт. Увы, ползуновское создание в России оказалось невостребованным, а изобретатель умер молодым. Но дети алтайских механиков и рудознатцев образовали круг пытливой и подвижной барнаульской интеллигенции. Свидетельство тому, в частности, появление здесь историко-краеведческого музея, самого старого к востоку от Урала. В этом музее, вообще-то небольшом, наиболее интересная экспозиция - заводские машины XVIII-XIX веков. Мы стоим в зале и с благоговением смотрим, как сотрудник музея поворачивает в уцелевшем ветеране ползуновской эпохи какие-то блестящие ручки и вентили. Все в рабочем состоянии, хоть сейчас запускай. Помещается музей в здании дирекции завода - того самого, где когда-то чеканили монету. Два века на его двор свозили на апробацию серебро и золото со всей Сибири. Говорят, в почве осталось золотой и серебряной пыли столько, что недавно какие-то "новые русские" вознамерились было купить всю территорию двора, чтобы добывать здесь драгметаллы...

Архитектура городского центра по преимуществу советская и даже сталинская, но старинные, характерные для Сибири двухэтажные домики, кирпичные и деревянные, попадаются часто. Примечательно: здесь никто ничего целенаправленно не разрушал. В 1917 году Барнаул горел: в пламени случайного пожара погибла половина города. Поэтому старина сохранилась малыми островками. Уцелевшее, однако, в большинстве своем ухожено. Деревянные строения украшены замысловатой резьбой. По всему чувствуется, что линия жизни здесь не прерывалась ни революциями, ни войнами.

+ + +

Загрузив машину продуктами, мы выехали из города и помчались по широким просторам Алтая.

Ругать российские дороги - дело обычное. Однако тут я должен внести уточнения. В Туве с дорогами действительно трудно. В Горном Алтае есть одна главная трасса - Чуйский тракт: ехать по нему комфортно, да и отходящие от него грунтовки для горных условий вполне приличны. В четырех же остальных регионах дорог много, хороших и разных. Особенно поражает разветвленностью и качеством дорожной сети Алтайский край. Юра наш ругается:

- Все ровно, все прямо, все асфальт... В сон клонит. Скорей бы Тува: там уж за рулем не заснешь...

Мы мчимся по бесконечному асфальту, узкой стрелкой вонзающемуся в далекий горизонт. Кругом - поля, земли под паром, пастбища. Постепенно начинаю понимать: здесь нет праздной земли. Все возделано, все используется. Вдоль трассы - поселки, гостиницы, кафе. А ведь едем мы вовсе не по какому-то автобану: дорога местного значения Барнаул-Рубцовск. С нее сворачиваем и вовсе на проселок. Картина та же (в отличие от средней полосы России): возделанная земля. И деревни - дворов по двести, избы сибирские, лиственничные, с четырехскатными крышами, небольшие, но прочные, плотные, ухоженные. Высокие сплошные заборы, тоже типичные для Сибири. Ворота крашенные, на многих окнах резные наличники. И спутниковые антенны огромными грибами торчат там и сям. Что всего удивительнее в этих деревнях: с раннего утра до позднего вечера не видно никакого народу. Разве что старушка ветхая попадется, или школьники из городских. Где люди? В поле. Ближе к ночи, почти в сумерках, видим: комбайны, косилки и прочая техника катит с полей. Рано утром те же машины будят нас, громыхая и скрипя мимо наших палаток. Людей на деревенских улицах нет - зато полно гусей, уток и кур. А по пастбищам там и сям бродят стада коров. И табуны лошадей. Деревня настоящая, трудовая, не дачный поселок и не скопище полусгнивших развалюх.

Тут, конечно, жизнь тоже не сахар. И пожаловаться есть на что. Но и жалобы специфичны. Останавливаемся у колонки - воды набрать. Ковыляет местный житель, пожилой и скукоженный, в заплатанных брюках и потертой кепчонке. Наш УАЗик он сослепу принял за автолавку. Разговорились.

- Бедно живем, пенсия у нас с жинкой маленка, нема ничого. - (Он из украинских переселенцев, каковых на Алтае много.) - Ничого нема. Тилько курки, да гуси. Поросенок е. Да корова з телкой. Так мы молоко продаем да с огорода живем. А пенсию внукам виддаем.

Сельский мир Алтая вызывает ощущение устойчивости. Глядишь на тучные стада, на поля пшеницы и гречихи - и как-то перестаешь думать об упадке аграрного сектора в России. Потому и Барнаул, хозяйственный и культурный узел края, стоит на земле твердо, без пошатки.

+ + +

Вдоль реки Алея, притока Оби, с юго-запада на северо-восток тянутся цепочки озер и полосы так называемых ленточных боров. Это - следы времен древних. Ледник, отступая, продавил в равнине узкие углубления - как когтями процарапал. В них сохранились пресные озера ледникового происхождения, а по берегам - реликтовые леса, светлые и красивые. Вдоль ленточных боров люди селились издавна. Место удобное: и степь рядом, и вода, и птица, и зверь, и ягода. Вообще Алтай - земля благодатная. Почва его плодородна, степные травы густы и высоки. Немудрено, что древние кочевники чувствовали себя здесь так же уверенно, как современные земледельцы. Следы их пребывания - курганы, или, по-местному, "бугры".

"Бугры" - непременная часть алтайского ландшафта. Они высятся на слегка всхолмленной равнине степного Алтая и в долинах рек, сбегающих с Алтайских гор. Пересекаем ленточный бор у села Костин Лог (как нарочно, нашего археолога, начальника экспедиции, зовут Костя). Чуть дальше, за деревней Крестьянка, - цепочка огромных курганов высотой метров по пятнадцать-двадцать. Один из них прорезан насквозь грунтовой дорогой. Курганы изрыты со всех сторон давними грабительскими прокопами. В некоторых из них какие-то звери (должно быть, лисы) оборудовали свои норы. Карабкаюсь по крутому склону, заросшему колючим шиповником и высоченной, почти в мой рост, травой. Забрался на вершину - и увидел страшных размеров воронку, проникающую до самого сердца кургана. Воронка тоже вся заросла кустами и травой густо-прегусто; даже несколько берез из нее тянут ветки к небесам. Все эти ямки, ямы и ямищи - следы трудов "бугровщиков".

Русские люди пришли на Алтай в середине XVII века. До них кочевали тут разные племена тюркоязычных алтайцев, которых русские собирательно именовали телеутами. Кочевники не трогали курганы, ибо боялись обитающих в них мертвецов. Русские (преимущественно староверы, называемые здесь кержаками, да казаки) постепенно обжились, телеутов оттеснили в горы, переженились на телеутках, обзавелись хозяйством. Их дети и внуки - русские алтайцы - вскоре заинтересовались "буграми". Они не боялись духов мертвых, а воздвигнутые в их честь могильники считали языческими капищами, которые разорить не только не грех, а даже благое дело. Да и, возможно, прибыльное: с давних пор ходили слухи о золоте, спрятанном в этих рукотворных холмах. По завершении полевых работ, осенью, целые деревни отправлялись рыть курганы - "бугровать". Скоро появились квалифицированные специалисты - "бугровщики". Действовали они умело, это и сейчас видно. Костя ходил-ходил кругами около древних грабительских раскопов и в итоге сокрушено заметил: не знай он точно, что научные раскопки здесь не велись, подумал бы, что работали профессиональные археологи.

Петр Великий отправил в Сибирь ученого немца Мессершмидта собирать всякие диковины для Кунсткамеры. Мессершмидт побывал и на Алтае. То и дело местные жители приносили ему странные золотые изделия, якобы случайно найденные при распашке, - их он скупил целую коллекцию. Ныне так называемая Петровская коллекция сибирского золота хранится в Золотой кладовой Эрмитажа. Конечно, Мессершмидт понимал: драгоценности взяты из разоренных курганных могил. После его поездки самовольные раскопки были запрещены. Запрет, однако, остался на бумаге. "Бугровщики" продолжали орудовать вовсю. Лишь в конце XIX века курганами занялись ученые. К тому времени неразграбленных погребений здесь практически не осталось. Что они скрывали в себе - мы можем теперь только догадываться. Несомненно одно: большая их часть принадлежала к эпохе ранних кочевников - скифов, саков, массагетов. Середина - вторая половина I тысячелетия до Рождества Христова.

Чаще всего курганы тянутся цепочками. На их склонах и у подножий полно земляники. Тут все растет густо. Юра загоняет УАЗик на верх "бугра", мы выскакиваем - и видим, что колеса покрылись красным. Шагу ступить невозможно: всюду ягода. На вершине самого высокого кургана, расположенного у деревни Бугры (говорящее название), возвышается геодезический знак - тригопункт. Эта высоченная гора стоит на гребне холмистой гряды. Надо полагать, покоился в ней великий вождь, славный степной воин. Отсюда видно далеко-далеко - аж до самых гор. Вон темно-синяя гряда с белыми пятнами наверху: Горный Алтай.

+ + +

В глубокой древности Алтай был не только землей кочевников-скотоводов, но и центром архаической металлургии. Степная равнина к югу начинает перемежаться холмистыми грядами; на поверхность, распарывая покровы почв, вылезают каменные кряжи и скалы. Эти камни несут в себе пласты металлических руд. Юго-восточную, предгорную зону края именуют Рудный Алтай. Здесь давным-давно ведется добыча и выплавка серебра, меди и олова. Так же давно, как человечество научилось их использовать.

Город Змеиногорск расположен на склонах невысокой горы Змеиной. Гора вся изрыта карьерами и шахтами - выработанными и в большинстве своем засыпанными. Лишь возле городского рынка оставлена огромная - метров триста диаметром - воронка. По ее крутым откосам вьются узкие тропки; каждая заканчивается черной дырой - входом в шахту. Туда боятся лазать даже мальчишки. Ходят слухи о скелетах, прикованных цепями к стенам подземных галерей. Заложены эти рудники были еще при Акинфии Демидове, первом "хозяине медных гор". При нем же строился острог: остаток вала с двумя пушками виден рядом с дорогой, ведущей наверх, к центру города. Горнорудные работы закончились здесь лет сорок назад. С тех пор Змеиногорск постепенно мельчает, скукоживается, превращается в деревню. Лишь три-четыре кирпичных здания елизаветинской постройки напоминают о промышленном прошлом. Местный музей закрыт на неопределенный срок по причине отсутствия посетителей.

Отсюда едем в деревню Карамышевку. За ней пруд, образованный путем перегораживания крохотной речушки; в пруду купается местная молодежь. По обе стороны речушки - откосы каменистых холмов, сплошь заросшие земляникой, где попадаются странные заплывшие ямы: как будто солдаты начали долбить в камне окопы, не додолбили и бросили. Перед нами "чудские копи" - древнейшие рудники, возраст которых составляет две с половиной - три тысячи лет. Некоторые из них недавно исследовались барнаульскими археологами - это сразу заметно по расчистке и отвалам из мелких камешков. Камешки разноцветные, с налетом голубой, синей, зеленой, желтой и бурой окалины - свидетельство присутствия металлов. Бродим по отвалам, глядим под ноги. Костя наклоняется, роется в горке минералов, поднимает один.

- Малахит, между прочим.

Действительно, маленький кусочек прекрасного темно-зеленого малахита. Рядом - камешки ярко-лазоревого цвета: азурит. Если поискать хорошенько, можно найти то, ради чего древние рудознатцы трудились, как гномы, не покладая рук, - увесистые камни с желтовато-металлическим отливом. Медная руда, колчедан. Вокруг валяются куски легкой, похожей на застывшую каменную пену породы: шлаки, образовавшиеся при выплавке металла из руды. Значит, и древние плавильные печи находились где-то рядом. Возможно, вот те крупные булыжники, слегка оплавленные с одной стороны, как раз и есть фрагменты разрушенной печи. Сооружения эти были просты: кладка из булыжника вокруг площадки, куда на угли помещали руду, да поддувало. Здесь, очевидно, добывали медь. Неподалеку есть оловянистые породы. Из меди и олова получали бронзу, из бронзы изготовляли утварь, украшения, оружие... Как это странно - своими руками касаться механики, позволившей скифам, сакам и массагетам с победами дойти до границ Геродотова мира!

+ + +

Дорога становится веселее: теперь уже не по равнине, а вверх-вниз. Маячат впереди лесистые горы, из сине-зеленого меха которых кое-где выступают причудливо-пестрые гребни останцов. В ложбине между этими разноцветными горами лежит поселок Колывань, знаменитый на весь мир своей камнегранильной фабрикой. Всем, кто бывал в Эрмитаже, показывают диковину: огромную, совершенно бесполезную ванну на ножке - Колыванскую вазу. Вот здесь-то она и сделана из цельного куска камня, такого здоровенного, что пришлось разбирать стену Нового Эрмитажа, дабы втащить изделие алтайских мастеров внутрь императорского музея.

Вокруг в выветрившихся скалах - множество месторождений всевозможных поделочных камней. В самой Колывани открыт музей, где про них все рассказано: яшма, мрамор, горный хрусталь, порфир... Есть небольшая заброшенная каменоломня на берегу Колыванского озера.

Это озеро необыкновенно, и путь к нему похож на путь в сказку. Хорошая асфальтовая дорога бежит от Колывани вниз; там и тут по обе ее стороны высятся странные ящеры, драконы, богатырские головы... Такой вид приняли за века останцы - выветрившиеся горы. За селом с лирическим названием Саввушка дорогу сторожат два таких природных изваяния: жаба и танк. Миновав их, мы увидели внизу озерное зеркало, сжатое со всех сторон причудливыми скалами. Вдали - покрытые тайгой сумрачные горы.

Вечер. Мы сидим на каменистом берегу Колыванского озера. Вода прозрачна. Умягченное небо и прокаленные скалы излучают безмятежность. Над костром бормочет чайник. Завтра предстоит бросок по неведомой, еле обозначенной на карте дороге вверх, в горы, в места с загадочными названиями: Чинета, Чарыш, Сентелек... Нас ждет таинственный и удивительный Горный Алтай.