В 1801 году в Российской империи насчитывалось 2433 "промышленных заведения", на которых работало 95 тысяч человек, произведших товарной продукции на 25 млн. рублей. Из этих данных явствует, что в среднем на предприятии было занято всего по нескольку десятков человек. К 1854 году общее количество промышленных предприятий достигло 9944, число рабочих - 460 тысяч, объем произведенной продукции определялся суммой 160 млн. рублей. Если учесть, что численность населения к 1854 году достигла почти 70 млн. человек, а государственные расходы составили 350 млн. рублей, то нельзя не признать, что к началу второй половины XIX века Россия все еще была очень далека от ранга промышленной державы. Как и 50 лет назад, крупных промышленных предприятий (100 и более рабочих) в стране насчитывалось немного.
Существовало три главных региональных центра, где была сконцентрирована основная часть промышленности и торговли. Петербург - средоточие крупных промышленных предприятий, главные торговые ворота России во внешний мир. Москва и прилегающие губернии составляли второй важнейший промышленный
узел, где концентрировались текстильные промышленные заведения и пищевкусовые производства. Урал же, как и раньше, оставался центром добычи минерального сырья и выплавки металлов. С 40-х годов XIX века началось освоение и промышленно-сырьевого района Донбасса, ставшего позже важнейшим центром металлургии, угледобычи и тяжелого машиностроения.
"Промышленные заведения" Петербурга, Москвы и Урала производили те изделия и товары, которые отдельные ремесленники в своих мелких мастерских сделать не могли. Крупные предприятия - мануфактуры - появились в России еще в XVII веке. На них работали сотни, а иногда и тысячи рабочих. Но, как явствует уже из самого названия, такие заведения использовали по преимуществу ручной труд. Мануфактуры принадлежали как частным лицам, так и государству. Последние были особенно крупными и выполняли заказы правительства, связанные в первую очередь с нуждами армии и флота. (...) Традиционно на мануфактурах использовался труд подневольных работников. Крепостных крестьян отправляли на фабрику или завод, не спрашивая их согласия, и там заставляли ("предписывали") выполнять определенные работы. Эта категория трудящихся носила наименование "посессионных крестьян".
Мануфактуры существовали во всех странах, но в западноевропейских странах на таких предприятиях уже в XVIII веке широко использовался труд вольнонаемных работников. В России же вольный найм получил распространение лишь в начале XIX века и очень быстро завоевал прочные позиции. К 1830 году количество вольнонаемных составляло уже около 60% от числа всех работавших на мануфактурах. Коренной перелом в развитии промышленности произошел тогда, когда появился тепловой поршневой двигатель ("паровая машина"). (...) Впервые в мире подобный паровой двигатель разработал русский техник-самоучка И. И. Ползунов в 1763 году. Но тогда это открытие не получило поддержки. Рабочая сила была слишком дешева, а представленный проект казался чрезвычайно сложным и дорогостоящим. Через десять лет после И. И. Ползунова английский изобретатель Дж. Уатт создал универсальный тепловой двигатель, который сразу же получил широкое распространение в английской промышленности, а затем и в других странах (...) и способствовал бурному прогрессу всех отраслей промышленности.
(...) Замена ручного труда механическим и называется обычно "промышленным переворотом", который в таких странах, как Англия, США, Голландия, полностью завершился к середине XIX века.
В России доминирование современных промышленных структур в форме фабрики или завода относится к последним десятилетиям XIX века.Первые промышленные предприятия, оборудованные паровыми двигателями, стали появляться в России в начале XIX века. Но число их было невелико. Наиболее бурно развивавшейся отраслью промышленности являлась текстильная. Производство тканей, особенно недорогих - из хлопка и льна, имело широкий рынок сбыта, и текстильные изделия (их часто в России называли "мануфактурой") можно было легко продать в любом месте. Но сырье для хлопчатобумажной промышленности надо было ввозить из-за границы, так как своего хлопка в России не было. Только во второй половине XIX века, после присоединения Средней Азии, появился российской хлопок, который быстро стал вытеснять с отечественного рынка египетский, индийский и североамериканский, поступавшие в Россию главным образом из Англии.
(...) Начали возникать крупные (более ста работников) хлопчатобумажные фабрики. В 1804 году таких фабрик в Российской империи насчитывалось 199, а в 1830-м их было уже 538. Почти все они принадлежали купцам. Ими были или русские подданные, или иностранцы. В числе последних преобладали инженеры и техники из Англии, Германии, Швеции, Франции, приезжавшие в Россию на заработки. Некоторые основывали здесь свои фирмы и начинали работать для русского рынка, а затем окончательно переселялись в Империю. Многие из них принимали и русское подданство. По прошествии времени целый ряд "экономических эмигрантов" вырастал в предпринимателей общеимперского масштаба. (...) В летописи отечественного предпринимательства "русские иностранцы" занимают почетное место рядом с именами представителей исконно русских купеческих семей. Все вместе они составляли то, что на языке социологии XX века называется "деловой элитой".
(...) В текстильной отрасли стали возникать невиданные ранее мощные предприятия. В 1835 году было учреждено первое в России акционерное общество хлопчатобумажного производства - Российская бумагопрядильная мануфактура. Ее огромный по тем временам складочный капитал - 1 млн. рублей - увеличился через некоторое время до 3,5 млн. Учредителями общества стали петербургские и английские капиталисты, построившие за три года в Петербурге на Обводном канале комплекс промышленных корпусов. В 1847 году число веретен в цехах компании достигло 60 тыс. К этому времени фирма являлась ведущим в России производителем хлопчатобумажной пряжи.
В 1857 году возникло крупнейшее не только в России, но и в Европе Товарищество Кренгольмской бумагопрядильной и ткацкой мануфактуры. Ее учредителем и главным акционером стал обрусевший немец Л. Г Кноп, фирма которого еще с начала 1840-х годов держала монополию на поставку английского машинного оборудования для текстильной промышленности России. За короткий срок Товарищество создало на берегу реки Нарвы близ одноименного города огромный центр, производивший пряжу, ткани, нитки. Бумагопрядильное производство первоначально имело 52 тыс. веретен, а бумаготкацкое было оснащено 800 механическими станками. Технологический процесс основывался на использовании энергии воды, для чего была построена система мощных водяных колес, что обеспечивало низкую себестоимость продукции.
(...) Развитие промышленности и торговли способствовало росту городских центров. Численность городского населения Европейской России с 1811 по 1856 год увеличилась с 2,8 до 5,7 млн. человек. В то же время общая численность населения Империи за тот же период возросла лишь на 75% - с 41 до 72 млн. человек (точного учета населения в тот период не существовало, и оценки носят приблизительный характер).
Наивысшие темпы прироста демонстрировали крупнейшие торгово-промышленные центры. С 1826 по 1840 год население Петербурга увеличилось с 330 до 470 тыс. человек, а население Москвы - с 200 до 350 тыс. человек.(...) [Паровые машины] ввозили или из Англии или производили в самой России. Причем уже с середины XIX века российская индустрия почти полностью обеспечивала нужды в подобных изделиях. По мере развития важнейшей отрасли отечественного машиностроения - котлостроения - уменьшалась и стоимость изделий: с 1830 по 1860 год цены на паровые машины снизились в пять раз.
Крупнейшими производителями здесь являлись государственные ("казенные") заводы, расположенные в районе Петербурга (Ижорский, Александровский и Петербургский литейный - Путиловский). Особенно крупные заказы выполнялись на Александровском заводе, который в 30-40-е годы XIX века выпускал паровые котлы для пароходных компаний. В год здесь изготовлялось по нескольку таких машин. Их производили и некоторые частные фирмы. Крупнейшая среди них была основана в Петербурге в начале XIX века англичанином Ф. Бердом и действовала под маркой "Завод Ф. Берда". В 1830-е годы здесь ежегодно изготовлялось до 10 паровых машин преимущественно для пароходов.
В 1849 году недалеко от Нижнего Новгорода был основан Сормовский механический завод, специализировавшийся на постройке речных пароходов. Первоначально они оснащались паровыми котлами из Бельгии и Англии, но уже через несколько лет суда начали полностью укомплектовывать отечественным оборудованием. В первое десятилетие своего существования заводом было произведено 60 паровых судов. Впоследствии сормовский завод сделался крупнейшим центром судостроения Волжского бассейна. Паровые машины изготовляли и на Урале - на Выксунских заводах.
(...) К началу Крымской войны в России существовало несколько тысяч промышленных предприятий, основная часть которых являлись небольшими мастерскими, где трудилось от трех до пятидесяти человек, занимавшихся главным образом производством текстильных изделий и обработкой продуктов сельского хозяйства. Машиностроительных заводов в полном смысле этого слова (а это всегда более или менее крупные предприятия) тогда насчитывалось всего 25, и они обеспечивали не более 30% потребностей страны в машинном оборудовании. Заметный перелом наступил в годы Крымской войны. За десять лет (1850-1860) число машиностроительных заводов возросло до 99, а количество рабочих достигло 12000. Когда началась война, импортные поставки были прекращены. Государство, остро нуждаясь в вооружениях, мобилизовало внутренние промышленные ресурсы, которые были очень невелики. Требовались новые образцы оружия, современные корабли. К 1854 году флот России состоял из 446 военных судов, в числе которых имелось лишь 65 современных паровых судов, а остальные - парусные.
Правительство срочно решило исправить положение. К делу поставок для армии привлекались все машиностроительные заводы и даже мелкие мастерские. В результате только на петербургских заводах за первый год войны было построено для флота 103 паровые машины. Таких темпов Россия раньше не знала. Всего за годы Крымской войны производство машин и оборудования увеличилось в Российской империи в три раза. Однако по темпам роста и показателям производства в области металлургии и машиностроения Россия все еще далеко отставала от ведущей
промышленной державы - Великобритании. (...) Отрицательная динамика заметно стала меняться в благоприятную строну в последующие десятилетия, когда Россия вступила на путь интенсивного индустриального развития.
В 1829 году в Петербурге была организована Всероссийская мануфактурная выставка. Впервые в истории в столице государства состоялся показ достижений отечественной промышленности, где самые известные фирмы и капиталисты представили свои изделия. Необычность события, как и внимание к нему высочайших особ, привлекли на экспозицию многочисленную публику. Успех был полный. Подобные мероприятия стали время от времени проводиться не только в Петербурге. Всего на протяжении XIX века в России состоялось 16 общероссийских выставок. Последняя имела место в Нижнем Новгороде в 1896 году.
Когда в 1851 году в Лондоне открылась первая Всемирная выставка, то русский отдел привлек большое внимание и посетителей и прессы. Высокой оценки удостаивались изделия из серебра, меха, кож, парчи, глазета, дерева. Золотое и серебряное шитье, как и русские бисерные вышивки, были признаны "несравненными перлами". Вместе с тем оказалось, что и в области бумагопрядильного и бумаготкацкого производства русские изделия не уступают качеству ведущих индустриальных стран, что и было засвидетельствовано награждением медалями товаров различных русских фирм.
Бескомпромиссный административный контроль и крепостничество являлись главными отличительными чертами государственной системы первой половины XIX
века. Однако та модель "самодержавного ампира", первым "архитектором" которой явился еще Петр I и которая достигла своего апогея при Николае I, не исключала возможности своей модификации. В рамках системы происходили глубинные социальные изменения. Они вызывались к жизни естественными процессами социальной трансформации, некоторые из которых стимулировались правительственными мероприятиями законодательного и административного порядка.
Наряду с крепостнической архаикой, в российском праве утверждались положения и нормы, отвечавшие самым передовым разработкам мировой экономической мысли. В этом смысле особенно показательно отношение самодержавной власти к акционерному делу. Акционерная форма организации капитала и предпринимательской деятельности утвердилась в качестве наиболее универсальной и мобильной структуры в системе частнокапиталистического хозяйства в Западной Европе и в США в первой половине XIX века. (...) Хотя в России в этот период капиталистические рыночные отношения лишь делали свои первые шаги, но и здесь акционерная форма довольно быстро завоевывала прочные позиции.
Впервые законодательная норма, разрешавшая и регламентировавшая деятельность акционерных ассоциаций, появилась тогда, когда самих структур еще фактически не существовало. 1 января 1807 года последовал манифест Александра I "О дарованных купечеству новых выгодах, отличиях, преимуществах и новых способах к распространению и усилению торговых предприятий". В этом документе были сформулированы важнейшие принципы акционерного дела. (...) Отныне коммерческие занятия переставали быть привилегией лиц купеческого сословия. (...). Здесь же четко сформулирован главный принцип акционерного дела в России, сохранявший законодательную силу до самого конца монархической системы: крупное предпринимательство - дело государственной важности, и сама верховная власть дает санкцию на такое начинание. В связи с этим устав каждой акционерной компании ("товарищества по участкам") утверждался царем.
Перед самодержцем этот нормативный акт представал после длительной процедуры согласований в различных инстанциях, выяснявших благонадежность учредителей и их коммерческую состоятельность. Разрешительная практика неизбежно порождала бюрократическую волокиту, на которую непрестанно сетовали предприниматели. (...) При всем при том "неспешная процедура" имела и важное достоинство: она не позволяла различным "биржевым зайцам" быстро учредить спекулятивную фирму, устроив шумную рекламную кампанию в прессе, выгодно продать акции заведомо обреченного предприятия, обобрав доверчивую публику. Хотя различные финансовые скандалы в деловой среде не являлись редкостью, однако ничего подобного тем регулярным акционерным крахам, которые испытывали финансовые рынки в США или во Франции, в России не наблюдалось.
После 1807 года законодательная база акционерного предпринимательства расширялась, совершенствовалась. 6 декабря 1836 года Николай I утвердил разработанное Государственным Советом "Положение о компаниях на акциях". (...) Россия обрела универсальный свод акционерного законодательства раньше, чем большинство других значительно более развитых капиталистических стран (в Пруссии это случилось в 1843 году, в Англии - в 1844-м, во Франции - в 1856-м).
(...) В монаршем указе говорилось, что новый закон принимается, "дабы всем ветвям промышленности, при благословении Божием столь приметно возрастающей в империи Нашей, доставить, с одной стороны, сколь можно более свободы в ее движении и развитии, а с другой - оградить ее по возможности от последствий легкомыслия и необдуманной предприимчивости".
Компания рассматривалась как наиболее удобная форма для производственного помещения свободных частных капиталов, в том числе и некрупных, не имевших самостоятельного производственного значения. Из этого следовала забота законодателя о том, "дабы каждому раскрыт был свободный путь участвовать в выгодном помещении капитала на общих для всех единообразных правилах".
Провозглашение принципа равенства всех акционеров без различия чинов и состояний являлось новым элементом российского правотворчества. (...) Капитал отрицал любую традиционную субординацию, утверждая лишь иерархию денег. Консервативный монархический истеблишмент в 1836 году сделал первую заметную уступку логике и силе "господина Купона".
Несмотря на то, что уже к 30-м годам XIX века в России имелось развитое акционерное законодательство, самих компаний учреждалось немного и деятельность их редко выходила на общероссийский уровень. В большинстве своем в первой половине XIX века они были заняты региональными транспортными перевозками, производством различных напитков, строительством небольших судов и так далее.
(...) [Вообще] история акционерного учредительства в России восходит к 1755 году, когда и была учреждена первая "Водолазная компания" (по Финскому заливу), существовавшая до 1822 года. Всего до издания Манифеста 1807 года в России было учреждено не более 10 компаний. В последующие двадцать лет возникло еще 15 акционерных фирм. О круге их коммерческих интересов можно судить уже по названиям: "Общество театрального дела в Ревеле", "Страховое общество Феодосии", "Одесская страховая контора для застрахования судов и товаров", "Юго-Западная судоходная компания", "Мингрельское торгующее общество", "Крымская винная компания", "Одесская компания искусственных минеральных вод"... В 1827 году возникла и одна из крупнейших компаний России, существовавшая вплоть до ее национализации в 1917 году - "Первое от огня страховое общество". (...) Впечатляющая финансовая результативность Общества стала следствием того, что правительство предоставило ему двадцатилетнюю исключительную монополию на страхование имущества от пожаров в двух столицах, Петербургской, Московской и трех прибалтийских губерниях. Успешно действовали и некоторые другие акционерные фирмы.
С 30-х годов XIX века началось приобщение русской аристократии - самого состоятельного сословия того времени - к акционерному делу. Среди учредителей и акционеров компаний появляются представители самых родовитых и именитых дворянских фамилий: князей Юсуповых, Гагариных, Кочубей, графов Воронцовых, Строгановых, Комаровских, Мордвиновых, Блудовых, Сперанских, баронов Корф и других. "Сливки аристократии" повседневными делами компаний не занимались, на тот случай имелись служащие и акционеры "низших сословий". Их интересовала лишь учредительская и акционерная прибыль. Далеко не в последнюю очередь участие "сильных мира сего" вызывалось особенностями учредительской системы. Для быстрого и успешного "проведения устава" требовались влиятельные персоны. И почти во всех случаях они непременно фигурировали. Так, известный граф А. Х. Бенкендорф в 30-е годы был учредителем четырех акционерных обществ. Вспоминая то время, близкий к шефу Третьего отделения барон М. А. Корф позднее писал, что имя Бенкендорфа "стояло всегда во главе всех промышленных и спекулятивных предприятий той эпохи; он был директором всех возможных акционерных компаний и учредителем многих из них. Но все это делалось не по влечению к славе, не по одному желанию общего добра, а более от того, что все спекуляторы, все общества сами обращались преимущественного к графу для приобретения себе в нем сильного покровителя".
В этот период в России зарождается биржевая игра и появляется социальная группа акционеров. Ценные бумаги компаний превращаются в предмет оживленной купли-продажи. Причем во многих случаях стоимость акций никак не была связана ни с родом деятельности компаний, ни с их надежностью. Все эти "финансовые страсти" неизбежно должны были завершиться биржевым крахом, который и последовал в 1836 году. (...) Падение спроса и, соответственно, цен на акции вызвало опасения правительства, что пережитый кризис может "вообще подорвать дух предпринимательства". Министр финансов Е. Ф. Канкрин писал тогда же министру внутренних дел Д. Н. Блудову: "Я не могу скрыть, что сомнительные успехи некоторых компаний, у нас учрежденных, грозят отохочиванием публики вовсе от участия в оных, тем более что немалое число людей уже разорилось от ажиотажа, почему на будущее время требуется вящая осторожность правительства, и в сем отношении лучше отказать десяти не совершенно положительным компаниям, нежели допустить одну ко вреду публики и самого дела".
В последующее годы правительство старалось руководствоваться этим принципом и очень осторожно относилось к учреждению новых уставов. Несмотря на это, процесс акционерного предпринимательства не прекратился. С 1837 по 1856 год в России начало функционировать 69 новых акционерных фирм. Если учесть, что за это время прекратили
свое действие 20 компаний (...) общий прирост все равно оказался весьма существенным.
(...) Характерной приметой акционерного учредительства 40-50 годов XIX века стал тот факт, что уже не менее половины новых компаний возникает в области фабрично-заводской промышленности. Однако коренной перелом в развитии отечественного народного хозяйства и акционерного предпринимательства наступил после Крымской войны. Ослабление административных препон и раскрепощение деловой инициативы быстро принесли невиданные результаты. За три года (1857-1859) в России возникло 77 акционерных компаний. Таких темпов учредительства Россия еще не знала.
В целом к концу 1850-х годов положение экономического хозяйства России было далеко не блестящим: государственные расходы значительно превышали доходы, деньги катастрофически обесценивались, промышленность и торговля не имели надежного кредита, а свободные капиталы стремительно уплывали из страны. Требовалась серьезная санация хозяйственно-финансовой системы, а для этого нужны были новые деятели, способные предложить смелые решения. Одним из них и стал Михаил Христофорович Рейтерн (1820-1890), предки которого были выходцами из Германии.
После окончания в 1839 году Царскосельского лицея Рейтерн служил в различных подразделениях Министерства финансов и зарекомендовал себя знающим деловым человеком. Он много уже успел поездить по России, знакомился с экономическими условиями отдельных районов и отраслей хозяйства, бывал за границей, где изучал финансы иностранных государств. 23 января 1862 года М. Х. Рейтерн был назначен управляющим Министерством финансов, а в декабре того же года утвержден в должности министра. Он стал самым молодым министром в правительстве Александра II и оставался на этом важном государственном посту шестнадцать лет. Рейтерн оказался у финансового руля государства в переломный исторический период. Началась эпоха глубоких преобразований. Министерство финансов должно было стать важнейшим инструментом реализации нового курса.
К этому времени М. Х. Рейтерн имел уже собственную программу экономического оздоровления, которую изложил в нескольких специальных докладах. Он считал, что государство должно активно способствовать развитию народного хозяйства. Только последовательной и целеустремленной интервенционистской политикой удастся вывести финансы России из полосы кризиса. Особое значение министр придавал поощрению частной инициативы предпринимателей.
Но прежде надлежало упорядочить государственно-бюджетную регламентацию. Раньше главное финансовое ведомство являлась в первую очередь "министерством бюджета". Его основные функции сводились к собиранию податей и распределению получаемых средств на различные надобности. Ежегодные сметы ведомств составлялись с большим опозданием, были неполными и часто требовали дополнительных расходов. Каждый министр старался в обход министра финансов получить согласие государя на выделение "сверхсметных сумм". Предшественники Рейтерна нередко решали одну и ту же задачу: как изыскать деньги для покрытия тех или иных расходов, не предусмотренных заранее. На политику и финансовые аппетиты других высших учреждений Министерство финансов влияния почти не оказывало.
Новый министр решил изменить устоявшуюся практику. Если до того бюджетные показатели являлись "государственной тайной", которую оглашать было ни в коем случае нельзя, то Рейтерн сразу добился согласия царя на превращение бюджета государства в открытый и доступный для ознакомления документ. (...) С 1862 года роспись государственных расходов и доходов начали публиковать. Важнейшая задача состояла в том, чтобы добиться формирования государственной сметы до наступления нового года и неукоснительно соблюдать бюджетные показатели. Министр финансов стремился сбалансировать расходно-приходные статьи и сократить огромный дефицит, грозивший банкротством всему финансовому хозяйству.
(...) В 60-70-е годы XIX века под руководством Рейтерна и по его инициативе сформировалось то, что можно было назвать действительно "экономической политикой", а Министерство финансов стало регулятором ее. Министр прекрасно понимал то, чего многие тогда не понимали: для укрепления финансов, для стабилизации позиций рубля, для создания сильного и сбалансированного бюджета нужны не только финансовые манипуляции (самые популярные - эмиссия бумажной денежной массы, увеличение налогов, заимствование у иностранных банкиров). Требовалось оздоровить всю хозяйственную жизнь, раскрепостить частную инициативу, привлечь в страну капиталы из-за границы, а отечественным капиталам дать простор.
Постепенная реализация этой программы открывала народному хозяйству широкие перспективы и принесла заметные плоды. Именно при Рейтерне Россия начала трансформироваться из страны сугубо аграрной в индустриально-аграрную. Первые наиболее крупные современные предприятия в тяжелой промышленности, первые частные коммерческие банки возникли в тот период, когда М. Х. Рейтерн занимал министерский пост. (...) Потом, когда уже накануне первой мировой войны Россия явит миру яркий пример мощного индустриального прорыва, будут много писать и размышлять о "русском экономическом чуде". Анализируя причины, начнут называть различных "отцов". На первом месте в этом ряду по праву многие поставят имя Михаила Христофоровича Рейтерна. При нем была проведена реформа налогового обложения, сняты многие административные ограничения для занятий предпринимательством, введены облегченные правила деятельности частных компаний. Их число постоянно увеличивалось. За десять лет (1863-1872) в России было учреждено более трехсот акционерных обществ, что во много раз превышало число подобных предприятий, возникших в России ранее.
(...) В деле модернизации России М. Х. Рейтерн придавал огромное значение строительству железных дорог. Крымская война показала, сколь велико значение современных путей сообщения. Обладая паровыми судами, Англия и Франция порой доставляли подкрепления и военное снабжение своим войскам в Крыму быстрее, чем туда прибывали русские пополнения. Для Рейтерна же не военно-стратегические соображения имели первостепенное значение. Он видел в железнодорожном строительстве важнейший рычаг развития всего народного хозяйства. В области железнодорожного транспорта Россия оставалась в тот период далеко позади развитых стран. Если к 1865 году протяженность железнодорожной сети России составляла 3,5 тыс. верст, то в Англии - 22 тыс. километров, во Франции и Германии - по 14, а в США уже имелось 56 тыс. километров железных дорог.
В 1866 году в докладе Александру II министр финансов писал: "Без увеличения посредством железных дорог вывоза товаров за границу не может быть исправлено денежное обращение и поддержан вексельный курс, улучшение которого необходимо для привлечения к нам иностранных капиталов; одни железные дороги могут обеспечить нашим производителям достаточные цены, менее шаткие и вознаграждающие за труд, а без этого земли не могут давать достаточного дохода и, следовательно, иметь настоящей цены; от железных дорог окрепнут производительные силы и, следовательно, казенный доход. Наконец, железные дороги более чем когда-либо увеличат политическую силу России".
Под патронажем Министерства финансов в России начался железнодорожной бум. С 1865 по 1875 год протяженность железнодорожных сетей увеличилась в пять раз. (...) Для обеспечения транспортных артерий оборудованием и подвижным составом стали создаваться большие машиностроительные и металлургические заводы. Началось быстрое освоение районов Донбасса и Баку, превратившихся впоследствии в крупнейшие промышленно-сырьевые зоны отечественной промышленности. Эти меры требовали больших затрат, но, с другой стороны, - увеличивали бюджетные поступления, так как построенные железные дороги и заводы увеличивали доходы государства Удешевлялась и упрощалась транспортировка грузов, в том числе и экспортных.
(...) К началу 1870-х годов министру финансов удалось добиться стабилизации денежного курса. На европейских биржах повышались котировки русских фондов (акций и облигаций).
Постепенно взгляды министра финансов на пути и методы промышленной эволюции претерпели существенные изменения. Первоначально он считал, что для мощного индустриального рывка необходимо лишь перенимать опыт таких стран, как Англия и США, где частная инициатива "принесла изумительные плоды". Но чем дальше, тем больше он убеждался, что простое копирование иностранных образцов надежных результатов принести не может. Россия - слишком специфическая страна. Здесь другие политические, экономические и географические условия. И люди другие. Не хуже и не лучше, но - другие. Чем меньше контроля, тем безрадостней итоги. Банки не вкладывали деньги в производство, а занимались спекуляциями с ценными бумагами. Создатели компаний нередко стремились не к открытию перспективных обществ, а интересовались лишь учредительской прибылью. В 1870-е годы министр финансов выступал уже, с одной стороны, за жесткий государственный контроль над предпринимательством, как это имело место, например, в Германии, а с другой - за твердую протекционистскую таможенную политику. Министерство начинает сдерживать акционерное учредительство, стремясь в первую очередь к тому, чтобы крепко встали на ноги уже созданные общества. (...)
Печатается в сокращении по изданию: "История человечества" (т. VIII. "Россия". М., 2003). Название дано редакцией.
