Приводили в порядок амуницию и французы; был отдан приказ "назавтра надеть парадную форму" (Ложье).
К вечеру задул ветер, небо затянуло облаками; наступила холодная туманная ночь. В расположениях обоих противников засветились бесчисленные огни. Они горели кругом "верст на двадцать пространства", отбрасывая на темное небо багровое зарево. "Пламя в небе предвещало пролитие крови на земле", - поговаривали в русском стане.
Наполеон производил передислокацию своих войск и возводил батареи для завтрашней атаки 67. В отечественной литературе по сему поводу отмечается: "Неприятельская армия, превосходившая числом войск армию нашу, в ночь с 25-го на 26-е, соединив вправо от редута (Шевардинского. - В. Х.) 4-ю, 5-ю и 2-ю дивизии 1-го корпуса, а на левом берегу реки Колочи 1-ю и 3-ю дивизии сего же корпуса, перешла в то же время 3-м и 8-м корпусами и всею гвардиею по устроенным мостам при селе Фомкине на правый берег реки Колочи и заняла позицию" 68.
Здесь все точно. Неточности появляются впоследствии, когда наша историография с простодушной доверчивостью начинает вторить мифам французской стороны, надолго попав под их влияние. Так сложилось ложное представление о том, что французские батареи, построенные, согласно приказу Наполеона, в ночь с 25 на 26 августа, оказались якобы слишком далеко от русских позиций и на рассвете их пришлось передвигать вперед "на 1600 шагов от наших укреплений" 69. Представление это сложилось под влиянием Сегюра 70, который, очевидно, позаимствовал данный пассаж у Ложье, не слишком озабочиваясь его соответствием реальности 71.
Свидетельство подпоручика Андреева, цитированное выше, доказывает обратное - французские пушки на рассвете 26 августа появились от нас на убийственно близкой дистанции 72. Если же попытаться идентифицировать батарею, о которой говорит Андреев, с наибольшей вероятностью это будет батарея Пернети (38 орудий), потому что именно с ней долженствующей идти лесом впереди дивизии Компана, соотносится местоположение егерей 50-го полка (в лесу, на оконечности левого фланга 2-й армии). Находившаяся на опушке леса, у западных отрогов ручья Каменка, она хорошо показана на плане Толя73.
Что же касается двух других батарей, строившихся на правом французском фланге в ночь перед Бородинским сражением ("батарей Сорбье и Фуше", по принятой на сегодня терминологии), их, на наш взгляд, отечественная историография неправомерно отождествляет с батареями, отмеченными на плане Пресса, Шеврие и Беньо литерой "В". Однако то были совсем другие батареи. Северная ("батарея Фуше") в действительности состояла под командованием капитана гвардейской артиллерии Пиона де Лоша. По своему положению и отдаленности от русских позиций она не могла являться и не являлась атакующей, предназначаясь для прикрытия ставки Наполеона74. Южная ("батарея Сорбье"), хотя и находилась в зоне досягаемости огня с Семеновских флешей, по нашему убеждению, также выполняла защитительные функции. Чтобы соответствовать своему назначению, предписанному приказом Наполеона, эти батареи, установленные французами в ночь перед Бородинской битвой, должны были стоять на одной линии с батареей Пернети, то есть вблизи стрелковой цепи. Устроенные "из фашин и мешков с песком" и будучи объектами артиллерийской дуэли, они не имели никаких шансов сохраниться во время сражения. Сохранность же батарей, обозначенных на плане Пресса, Шеврие и Беньо литерой "В", как раз и доказывает, на наш взгляд, что они не являлись атакующими батареями, а прикрывали ставку Наполеона. К тому же ни та, ни другая не могли вместить, согласно приказу Наполеона, по 24 орудия (а "батарея Фуше" предназначалась даже для 40 орудий).
Кроме того, о батарее, действовавшей против южной Семеновской флеши, позволительно говорить как о "батарее Сорбье" только условно. Верно лишь то, что составлявшие ее 24 орудия принадлежали к гвардейскому резерву, которым командовал Сорбье. Но эта батарея состояла из пушек (pieces), а Сорбье (вспомним вновь приказ Наполеона) должен был находиться в готовности "по первому сигналу отделиться со всеми гаубицами (obusiers) гвардии, чтобы направиться к тому или другому редуту", то есть на поддержку северной или южной французской батареи, действовавших против Семеновских флешей, и, следовательно, не мог одновременно командовать одной из них.
Снова и снова мы убеждаемся в точности распоряжений Наполеона перед Бородинским сражением, в отсутствии в них тех нелепостей, которые пытаются приписать ему сочинители. Да и его артиллерийские офицеры обладали достаточным боевым опытом, чтобы не ошибаться в определении дальности (и, добавим, имели достаточно времени до Бородина, чтобы разобраться в свойствах русского тумана). Нет, Наполеон ничего не упустил из виду, стремясь достичь желанной цели - разбить русскую армию в генеральном сражении. Чтобы упрочить ложное впечатление относительно своих намерений и тем вернее обеспечить себе успех при атаке нашего левого фланга, Наполеон во второй половине дня приказал развязать перестрелку в центре, продолжавшуюся до 11 часов вечера75. Мало того, "к вечеру открыли огонь батареи, установленные императором на позиции против правого фланга противника; пальба продолжалась часть ночи и возобновилась на рассвете"76.
Но возникает вопрос: удалось ли Наполеону сбить Кутузова с толку? Мы не находим тому никаких доказательств. Тактическое и душевное равновесие, сохраняемое Кутузовым до самого начала сражения, доказывает, скорее, обратное. На возможные действия Наполеона Кутузов реагирует лишь небольшими изменениями в расположении войск. Так, передислокация "под вечер" 25-го числа 3-го пехотного корпуса и 10-тысячного корпуса Московского ополчения на Старую Смоленскую дорогу, бесспорно, производилась с учетом возможности атаки на наш левый фланг. То же относится и к перемещению гвардейского резерва 1-й армии ближе к центру позиции 77.
Исходя из рапорта Кутузова Александру I 78 и сделанных им под утро распоряжений 79, мы можем уверенно заключить, что и ночные передвижения французских войск не укрылись от Главнокомандующего. Можно, конечно, спорить об оправданности ситуации, когда гвардия оказывалась втянутой в сражение с самого начала. Но, сохраняя контроль над центром позиции, где как раз и стояла гвардия, Кутузов имел возможность отразить атаку противника c любой стороны и тем обеспечить отступление армии, потребуй того обстоятельства. Мы видим также, что, несмотря на маловероятность нападения противника на свой правый фланг, Кутузов все-таки допускал подобное и потому в ночь перед сражением послал казачий отряд Платова "для наблюдения за неприятельским движением, дабы он не мог зайти за [правый] фланг наш"80. Ясно, что для Кутузова было далеко не очевидным, откуда последует атака французов, и напряженное ее ожидание с любой стороны сохраняется у него вплоть до начала сражения81.Предпринимаемые Кутузовым меры казались достаточными далеко не всем. "Князю Кутузову предложено было под вечер, при наступлении темноты исполнить с армиею движение так, чтобы правый фланг опирался на высоты Горки, а левый примыкал к деревне Семеновской, но чтобы вся 2-я армия заняла место, в коем находился тогда 3-й корпус82. Сие движение не переменило бы боевого порядка; каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени, не будучи рассеяны, и, может быть, решили бы сражение; князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего правого фланга, защищенного уже местоположением, достаточно было построенных укреплений, 8 или 10 батальонов пехоты, 1-го кавалерийского корпуса и казачьих полков 1-й армии. Князь одобривал, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие"83.
То же самое говорил Кутузову и Беннигсен по возвращении своем с левого фланга, где он, напомним, размещал войска84. Кутузов слышит подобные предложения (если верить мемуаристам) постоянно с того момента, как армия вступила на Бородинскую позицию, и все-таки не следует им - по мнению критиков, напрасно. Но критики Кутузова не учитывают, что очевидность нападения противника на левый наш фланг создавалась самим Кутузовым; что главнокомандующий располагал армию при Бородине, имея в виду в первую очередь обеспечить ее сохранение. Ведь не мог же он не понимать: одной битвой, пусть даже и успешной, не решается участь кампании, и "таких воинов, как Наполеон, нельзя остановить без ужасной потери"!85 - следовательно, при существующем соотношении сил даже успех сражения, достигнутый ценой "ужасной потери", имел бы только одно следствие - дальнейшее отступление армии и сдачу Москвы! Поэтому Кутузов и не слушал генералов, склонявших его к изменению диспозиции, а значит, и к большему вовлечению армии в сражение. Его тактика по необходимости становилась оборонительной. Занимая большей частью своих сил Новую Смоленскую дорогу и контролируя Старую Смоленскую дорогу, он был готов предупредить фланговый обход противника с любой стороны и в то же время отразить атаку на наиболее очевидном направлении - на левом фланге, обратив войска правого фланга в источник постоянного резерва. Тем самым Кутузов имел возможность сохранить за собой позицию, а сохранение позиции и являлось гарантией сохранения армии. Вот единственное, к чему стремился Кутузов, что знаменовало бы в его глазах успех сражения! Споры по поводу итогов Бородинской битвы обусловлены, на наш взгляд, непониманием целей, преследовавшихся в ней сторонами (Наполеон: разбить русскую армию и положить конец затянувшейся войне; Кутузов: сохранить армию как залог спасения Отечества), - большего на Бородинском поле добился тот, чья цель в большей степени оказалась реализована.
Пеле пишет: "Фортуна взялась исправить распоряжения русских; утром 7-го числа их левый фланг, сделавшись почти перпендикулярным к директрисе, был менее удален от правого фланга"86.
Фортуна здесь ни при чем: это был расчет Кутузова, позволивший ему после Шевардинского сражения остаться на позиции. Именно упорное пребывание Кутузова на позиции, безотчетно тревожившее Наполеона, и выдает уверенность русского полководца в своем положении. А потому у нас есть все основания считать, что Бородинское сражение проходило по сценарию, ненавязчиво предложенному Кутузовым87, и уже в этом, на наш взгляд, заключался залог достижения им своей цели.
Вечером начальник артиллерии 1-й армии генерал-майор А. И. Кутайсов издал свой знаменитый приказ: "Подтвердить от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий"88.
Это шло вразрез с существовавшей практикой приравнивать потерю орудий в бою к поражению. Император даже счел нужным подчеркнуть в своем рескрипте Кутузову: "тех командиров артиллерийских рот, у которых в сражении потеряны будут орудия, ни к каким награждениям не представлять"89. Тем сильнее приказ Кутайсова дает нам почувствовать решимость, охватившую накануне Бородина всю русскую армию.
По рассказам, на ночь Кутузов остановился в избе, "расположенной сейчас же за главным редутом"90, то есть в деревне Горки, и это последнее, что известно нам о нем до начала Бородинского сражения.
***
Гораздо пристальнее прослеживает историография поведение Наполеона в ту ночь. Она ловит каждое его слово и не забывает даже представить отчет о состоянии здоровья великого человека. Сегюр создает образ полководца, обуреваемого беспокойством из-за возможного ухода русской армии с позиции и страдающего от обострения хронической болезни. Однако сей образ, ставший вполне хрестоматийным, в основном надуман91. Ничто не свидетельствует об ослаблении воли и снижении обычной активности Наполеона.
Жиро дел'Эн (штаб дивизии Дессэ корпуса Даву) рассказывает: 6-го числа вечером император "приказал созвать к себе всех маршалов и главных генералов, чтобы дать им инструкции на следующий день, которые те должны были передать по своим дивизиям. Генерал Дессэ только в полночь получил инструкции, касавшиеся его дивизии. Мы стали читать их при свете костра, вокруг которого отдыхали в полудремоте"92.
К этому же времени относится и последняя рекогносцировка Наполеона - о ней свидетельствует Гриуа (начальник артиллерии 3-го кавалерийского корпуса Груши, подчиненного вице-королю): "В сопровождении маршалов и генералов Наполеон проехал вдоль фронта армии, чтобы сделать последние распоряжения и указать ей на завтра арену ее славы, по его выражению"93. Следствием рекогносцировки как раз и явилась та самая артиллерийская пальба, развязанная французами против нашего правого фланга, о которой мы упоминали выше и которая имела целью создать впечатление главной угрозы для русских со стороны Большой Смоленской дороги, тогда как намерение Наполеона было прямо противоположное - нанести главный удар по левому флангу русской армии. Не удовлетворяясь одной канонадой, Наполеон велел осветить как следует свой стан, чтобы "обозначиться" именно на правом фланге Кутузова94.
Пеле утверждает, что Наполеон выехал к избранному им командному пункту (впереди Шевардинского редута) в два часа ночи, где и "ожидал посреди своих генералов появления дня, отдавая последние приказания"95. Но это преувеличение. Согласно более верным свидетельствам, Наполеон по крайней мере до 5 часов утра оставался в своей палатке. Так, в 2 часа ночи он составляет свое знаменитое воззвание к войскам: "Воины! Вот сражение, которого вы так желали. Победа в руках ваших: она нужна нам. Она доставит нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение в отечество! Действуйте так, как действовали вы под Аустерлицем, при Фридланде, Витебске и под Смоленском, и позднее потомство вспомнит с гордостью о подвигах ваших в этот день и скажет о вас: и он был в великой битве под стенами Москвы!"96 Дальнейшее пребывание Наполеона в палатке подтверждает Констан, его камердинер: "В четыре часа утра, то есть за час до начала битвы, Наполеон почувствовал чрезмерную слабость во всем теле и легкий озноб, но, однако, без признаков лихорадки, и был вынужден лечь в постель. Тем не менее, он не был болен в такой сильной степени, как об этом заявляет г-н де Сегюр. В последнее время он пребывал в состоянии жестокой простуды, которую запустил и которая так усилилась в тот памятный день, что он почти полностью потерял голос. Он хотел отделаться от простуды, следуя солдатскому рецепту, - всю ночь прикладываясь к кружке с легким пуншем, продолжал при этом работать в кабинете, но будучи не в состоянии вымолвить ни слова"97.
Констан хотя и опровергает Сегюра, сам, однако, не может удержаться от преувеличений, приписывая Наполеону "недомогания". "Потерю голоса" у французского императора в свою очередь полностью опровергает генерал-адъютант Рапп, дежуривший при Наполеоне в ночь перед Бородинским сражением: "Император спал очень мало. Я будил его несколько раз, чтобы передать ему рапорты с аванпостов, которые все доказывали, что русские ожидали атаки. В три часа ночи Наполеон позвал камердинера и приказал принести себе пунша; я удостоился чести пить его вместе с ним. (...) Он сказал мне: "Сегодня нам придется иметь дело с этим пресловутым Кутузовым. Вы, конечно, помните, что это он командовал под Браунау. Он оставался в этом месте три недели, ни разу не выйдя из своей комнаты; он даже не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Генерал Беннигсен, хотя тоже старик, куда бойчее и подвижнее его. Я не знаю, почему Александр не послал этого гановерца заместить Барклая. (...) Ну, Рапп, как ты думаешь, хорошо у нас пойдут сегодня дела?" - "Без сомнения, Ваше Величество; мы исчерпали все свои ресурсы и должны победить по необходимости". Наполеон (...) заметил: "Счастье самая настоящая куртизанка; я часто говорил это, а теперь начинаю испытывать на себе". - "Как, Ваше Величество, помните, Вы сделали мне честь сказать под Смоленском, что дело начато и надо довести его до конца. Именно теперь это справедливо более, чем когда-либо; теперь уже некогда отступать. Кроме того, армия знает свое положение: ей известно, что припасы она может найти только в Москве, до которой ей осталось всего лишь 120 верст". - "Бедная армия! Она сильно таки поубавилась; но зато остались лишь хорошие солдаты; кроме того, и гвардия моя осталась неприкосновенной". Он послал за Бертье и работал до половины шестого"98.
Оставаясь строго на почве фактов, мы устанавливаем следующее: где-то около полуночи Наполеон завершает свою последнюю рекогносцировку позиции правого русского фланга, желая убедиться в неизменности его расположения; в 2 часа ночи составляет воззвание к войскам; в 3 часа ночи пьет пунш и беседует с Раппом, после чего призывает к себе Бертье, с которым работает около часа; в 4 часа засыпает на короткое время. Во всем этом, повторяем, не замечается никаких указаний на ослабление активности, а следовательно, и на сколько-нибудь серьезное недомогание Наполеона. Очевидно, предложенный французской историографией его анамнез понадобился для того, чтобы как-то оправдать "неудовлетворительные результаты"99 Бородинского сражения.
В 5 часов утра от Нея явился офицер с сообщением: маршал по-прежнему видит перед собой русских и ожидает только повеления начать атаку. "Это известие, казалось, вернуло императору силы. Он поднимается, зовет своих и выходит из палатки, восклицая: "Наконец они попались! Вперед! Идем открывать ворота Москвы!"100
Была уже половина шестого. "Мы сели на лошадей, - пишет Рапп. - Трубили трубы. Слышался барабанный бой. Лишь только войска заметили императора, раздались единодушные клики.
- Это энтузиазм Аустерлица, - сказал Наполеон. - Прикажите прочесть воззвание"101.
В сопровождении свиты он доехал до Шевардинского редута. Здесь ему подали стул. Он развернул его спинкой вперед и оседлал, затем взял подзорную трубу и стал смотреть в нее. Однако все вокруг застилал предрассветный туман.
- Сегодня немного холодно, - обратился Наполеон к свите, - но всходит прекрасное солнце. Это солнце Аустерлица!
Да, это было солнце - но солнце Бородина...
