Первое упоминание сей благословенной местности под именем Великой Слободы встречается в летописях XIII века. Тогда она представляла собой охотничьи угодья переславских князей, и заселяли ее княжеские служилые люди. Слободу не забывает включить в два своих завещания рачительный Иоанн Калита. После образования здесь в XV веке сел Старая Слобода и Новая Александровская слобода - на расстоянии пяти километров друг от друга - первоначальное название начинает забываться и во времена Василия III полностью исчезает из документов.
Историю едва ли не любого нашего древнего города или городка потревожьте, и она явит вам притчу об упущенной возможности стать столицей Всея Руси. Мысль, что судьба могла быть более благосклонной к их городу, не чужда александровской интеллигенции, обретающейся в районе Историко-архитектурного музея-заповедника, драматического театра, заведения с загадочным названием "Музей ВНИИСИМС", художественных музеев Анастасии Цветаевой и писателя С. Я. Елпатьевского. Впрочем, и без того для нее, как и вообще для местных жителей, Александров - не что иное, как пуп земли владимирской. Он практически в равной степени удален и от Москвы, и от областного своего центра Владимира, следовательно, вправе ощущать себя более или менее самостийным.
Задержимся на подступах к Александрову возле деревни Брыковы Горы, замечательной тем, что у ее подножия нетерпеливо бьется, словно родничок на макушке младенца, исток Дубны с удивительно холодной даже в летний зной и вкусной водой. Местным жителям она достается даром. За это, правда, им приходится, как в старые добрые времена, поднимать ее в гору на своем горбу...
Александров встречает птичьим шумом железнодорожного и автобусного вокзалов, расположенных в тесном соседстве. На прилегающей к ним обширной площади все настолько пестро и суетно, что вас охватывает немедленное желание броситься к одной из двух касс, приобрести билет и мчаться на всех парах куда глаза глядят. Вереница дремлющих таксомоторов растянулась отсюда до улицы Октябрьской. Улица Октябрьская, в свою очередь, вливается, как водится, в простирающуюся полноводной рекой центральную улицу Ленина, обрамленную улицами Восстания 1905 года, Революции и Свердлова. Соединительным мостиком "меж двух революций" служит переулок Казарменный. Венчает все это великолепие революционности, от которой Александров в свое время на деле оказался в стороне, стадион "Коммунар". Но чем дальше от станции, тем спокойнее и тише движение, тем мягче, приглушеннее звуки, хотя центр Александрова с дежурным Ильичом на гранитном постаменте, магазинами, кафе и колхозным рынком еще впереди. Да и названия улиц носят подчеркнуто исторический характер: Стрелецкая или, к примеру, Мичуринская. В стороне от центральной магистрали патриархальность еще более наглядна. Домики здесь все больше купеческие двухэтажные или вовсе деревенского облика - с наличниками и заборами, которые большей частью загораживающими от сглаза старчески скрипящее крыльцо и две-три сиротливо торчащие из-под снега хворостины. Кстати, снег и вообще белый цвет удивительно к лицу Александрову, его побеленным мезонинам - даже местному Тузику, который, выдыхая из пуговичных ноздрей морозные калачи пара, рифмует их с колечком своего хвоста. Его гордо высунутый розоватой докторской колбасой язык красноречиво свидетельствует о непреходящей ценности и таинственной важности уклада жизни Слободы, ставшей городом в 1778 году.
Где-то по соседству с военкоматом, на улице Военной, - ветхий дворик о трех избах. Тут с 1915 по 1917 год Анастасия Цветаева, вышедшая замуж за инженера Минца, снимала дом, а Марина с мужем приезжали к ней погостить. Уже шла война, страну пучило революцией, но благостный покой посетил этот двор, и Марина написала:
Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами.
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими шагами...
Тяжелый шар земной в 1917 году выскользнул из-под ног Минца, но строки, посвященные ему, дышат негой. И она растворена в морозном воздухе.
Собственно тому, что гордо именуется "Литературно-художественным музеем Анастасии и Марины Цветаевых", принадлежат две покосившееся избы. И то как-то не целиком, а по частям. Всем своим видом внутренний двор, с бельем на веревке, поделившей его на неравные половины, свидетельствует, что хозяева где-то поблизости. Налицо и другие признаки жизни: поленница с воткнутым в чурбан топором, кадка со снегом, чья-то обувь... Вот-вот, кажется, из-за угла нервным размашистым шагом, словно подбирая ритм для своей неровной строки, выйдет Марина Цветаева. Но... появляется из-под крыльца и тут же исчезает рыжая кошачья морда. А из маленьких, вросших в землю сеней показывается громоздкая фигура хозяина музея. Этому человеку, хранителю небогатой коллекции, не стоит намекать, что вы вполне осведомлены о жизни и творчестве поэтессы. Провинциализм порой преломляется в характере местных интеллектуалов весьма специфической спесивостью. Если ей немного подыграть, минут через двадцать она уступит место добродушной гостеприимности. В противном случае вас ждет отчуждение. Причем удивительно: отчуждение это волшебным образом передается вещам и даже окружающему пейзажу. И вот уже река Серая, минуя которую, вы направляетесь в знаменитый Свято-Успенский монастырь, сердито перекатывает свои волны, и небо над белокаменным Троицким собором хмурит свои зимние брови...
Свято-Успенский женский монастырь - словно печать ангела, вспыхнувшая в XVII веке на челе Александровской Слободы. Печать строго прямоугольная, с витиеватым узором, выплетенным из крестов и куполов, с орнаментом белокаменного резного киота, с фреской Покрова Пресвятой Богородицы. Граненая грифельная грация Распятской церкви-колокольни, кельи, трапезные, крепостные стены и башни... Величественная красота Троицкого собора умягчена нежностью белого цвета - символа чистоты и зимы. Огромному одноглавому собору начала ХVI века Иван Грозный оставил в наследство две уникальные медные двери, вывезенные им из Новгорода и Твери. Здесь погребена сестра Петра I Марфа, заточенная в обитель за связь с царевной Софьей, незадачливой похитительницей престола. Десять с лишним лет провела в Александровой слободе на положении ссыльной и дочь Петра Елизавета, будущая императрица.
Но жизненные бури, кажется, давно отшумев, разбились о неприступную мощь крепостных валов и кротость ликов. Дальним эхом шумит дорога. В Серой бледной тенью отражаются храмы и купола; крепостная стена - словно пограничье, делящее мир на две доли: земную - с неизменной сочной пестротой красок и небесную, источающую эфирное голубое сияние...
